Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
27.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[27-02-01]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков ЧужойБартоломе де Лас Касас, португальский миссионер в Южной Америке, был, по нынешней номенклатуре, гуманистом, защитником индейцев от колониальных зверств. Он выступал против их эксплуатации на сахарных плантациях, где они тысячами гибли от изнурительного труда. Де Лас Касас полагал, что лучшим способом защиты индейцев был бы массовый импорт рабов из черной Африки. Колонизаторы в конечном счете разделили его точку зрения - наверняка не из гуманистических соображений, а из чисто меркантильных: по тогдашним оценкам, один негр был по выносливости равен четырем индейцам. Де Лас Касас считал индейцев такими же людьми, как и его соотечественники. В терминах того времени это означало, что они обладают бессмертной душой, могут быть обращены в христианство и спасены. Но на чернокожих африканцев этой широты взглядов у него уже не хватало. Сегодня вопрос о том, кого считать человеком, мы решаем проще: существует биологический вид homo sapiens, чьи признаки поддаются исчерпывающей классификации, и по крайней мере один из них понятен любому: способность производить друг с другом потомство. Но это абстрактное единство никак не содействует взаимной любви - человек по-прежнему в состоянии убить своего ближнего, скажем, из-за коровы, с которой у него родство далеко не столь тесное, и которую он рано или поздно намерен съесть. Человек склонен делить всех прочих на своих и чужих: своим он адресует любовь или, как минимум, лояльность, а чужим - в лучшем случае безразличие, но нередко ненависть. Это странное свойство сопутствовало нам на протяжении всей цивилизованной истории, а по свидетельствам антропологии - практически всегда. Но лишь в двадцатом веке тысячелетняя культура ненависти стала восприниматься не просто как предосудительная и достойная гуманистического сожаления, а как преступная. В 1941 году Уинстон Черчилль, перед лицом нацистских зверств в Восточной Европе, полная мера которых еще только угадывалась, говорил о них как о «преступлении без названия». Название было дано в 1943 году, а его автором стал ныне практически забытый польский юрист из Белостока, еврейский беженец Рафаэль Лемкин. В своей книге «Фашистский режим в оккупированной Европе» он впервые употребил слово «геноцид». Судьбе и делу жизни этого человека посвящена статья Майкла Игнатьеффа «Слово Лемкина», опубликованная в журнале New Republic. В довоенной Польше Лемкин служил в армии, затем изучал право и участвовал в составлении уголовного кодекса страны. В 30 годы из-за нападок антисемитов он был вынужден покинуть пост государственного прокурора и заняться частной адвокатской практикой. В годы нацизма он жил в эмиграции - вначале в Швеции, затем в США. Когда Лемкин работал над своей книгой, он еще ничего не знал ни об Освенциме, ни о Дахау. В истинные масштабы массового истребления в те годы просто мало кто мог поверить - одинокие свидетели не могли убедить ни судью Верховного суда США Феликса Франкфуртера, ни известных сионистских деятелей Наума Голдмана и Хаима Вейцмана. Но ко времени Нюрнбергского процесса последние иллюзии развеялись, и Лемкину удалось включить пункт о геноциде в обвинительное заключение международного трибунала. Он также стал автором текста международной конвенции ООН о геноциде. Что же такое геноцид - не юридическое определение Лемкина, запечатленное в тексте конвенции, а само преступление изнутри? По мнению Майкла Игнатьеффа, оно мотивируется утопическим мировоззрением. «Опасность геноцида заключается в его обещании очистить мир от врагов. Геноцид следует рассматривать как преступление на службе утопии, мир без раздора, вражды, подозрения, лишенный врагов как внешних, так и внутренних. Как только мы поймем, что эта утопия составляет существо намерения геноцида, нам придется осознать, что эта утопия будет угрожать нам всегда. Как только мы поймем утопичность геноцида, мы поймем и уязвимость универсализма. Идея существования «преступления против человечности» противоинтуитивна, ей приходится преодолевать сопротивление еще более тревожной идеи, что в действительности люди желают не мира, в котором царит братство, а мира, в котором отсутствуют враги». Такое определение содержит иньекцию трезвости, противоядие от наивного идеализма, который мы слишком часто противопоставляем тотальной жестокости. Борцы с геноцидом и лежащим в его основе расизмом открыто или неявно полагают, что наступит момент, когда эта темная сторона человеческой природы будет окончательно изжита. Майкл Игнатьефф дает понять, что геноцид, преступление, которое лишь недавно получило название, куда более сродни нашим традиционным преступлениям, и, по крайней мере потенциально, останется с нами навсегда. Наивно думать, что статьи уголовных кодексов, определяющие наказание за убийство, расчитаны на искоренение этого преступления. Их реальная цель - в лучшем случае предупреждение или, если оно не подействовало, - привлечение к ответу. Если взглянуть на историю вопроса, то создается еще менее утешительное впечатление. Конвенция о геноциде существует с 1948 года, и все эти десятилетия она оставалась словами на бумаге - лишь в последнее время Гаагский трибунал по военным преступлениям в бывшей Югославии пытается найти ей практическое применение. Значит ли это, что мы так хорошо выучили урок Нюрнберга и живем сегодня в менее жестоком мире, что мы как биологический вид научились взаимной терпимости? К сожалению, этого сказать нельзя. Даже если оставить Югославию в стороне, можно вспомнить Камбоджу, где режим «красных кхмеров» истребил до полутора миллионов человек - точную цифру установить невозможно. Через каких-нибудь двадцать лет народность хуту, пришедшая к власти в Руанде, предприняла резню народности тутси, и при этом вполне возможно установила скоростной рекорд геноцида: в считанные недели было уничтожено, выпотрошено и изрублено на куски до 800 тысяч человек. Но это - лишь наиболее вопиющие примеры. Другие можно считать десятками, и для этого совершенно не обязательно уноситься в экзотические широты. Под данное Лемкином определение геноцида несомненно подпадают нынешние действия российских войск в Чечне, политика китаизации Тибета в КНР, истребление курдов в Ираке или шиитов в Сирии, а также не столь уж давние меры Канады и Австралии в отношении своих аборигенов и Швеции или Чехословакии - в отношении саами и цыган. Большинство этих действий совершено или совершается уже после принятия конвенции, но мало кому приходит в голову возвысить голос и назвать геноцид - геноцидом. Дело в том, что слово «геноцид» сегодня практически выпотрошено, лишено значения, которое вложил в него автор. Вместе с другими подобными словами, будь то «демократия» или «фашизм», его украли беспринципные демагоги, которые видят в таких словах лишь орудия очернения действий противника или отбеливания своих собственных. Можно вспомнить, как некоторые российские парламентарии пытались вменить геноцид в вину президенту Ельцину - странным образом, по отношению к русскому народу, совершенно игнорируя сто тысяч человек, погибших с его ведома и по его воле в Чечне. Между тем, в тех случаях, когда факт геноцида, казалось бы, неоспорим, большинство государств всячески избегает этого слова - достаточно вспомнить, например, высказывания многих западных правительств, в том числе США, во время руандийской резни. В соответствии с механизмом действия международной конвенции возбудить дело о преследовании за геноцид может только государство, а не частное лицо, в Совете Безопасности или Генеральной Ассамблее ООН. При этом до сих пор не существует международного органа, в котором такое дело полагалось бы рассматривать, если не считать отдельных и не слишком успешных трибуналов, специально созданных для Югославии и Руанды. Трудно отмахнуться от грустной мысли, что одинокий подвиг Рафаэля Лемкина был напрасным. Лемкин, конечно же, был идеалист, в некотором роде такой же утопист, как и носители зла, которым он пытался противостать. На вопрос корреспондента New York Times о том, каким образом клочок бумаги может остановить Гитлера или Сталина, он ответил: «Только у человека есть законы. Закон должен быть создан». Но от закона до его исполнения - огромная дистанция, особенно в тех случаях, когда отсутствует накатанный механизм такого исполнения. Если те, кто испокон века прибегал к геноциду, стремились жить в мире без врагов, то Лемкин провидит в некотором смысле такой же невозможный мир без преступлений. В этом, конечно, он созвучен всей структуре правосудия, которая в идеале работает на самоупразднение: когда не станет преступлений, исчезнет и нужда в юристах. Параллель между гуманистическим идеализмом Лемкина и кровавым утопизмом Гитлера никуда не приводит - мы все равно знаем, на чьей мы стороне. У меня, однако, вызывает некоторое подозрение факт возникновения нового преступления, которое было неизвестно до середины XX века, и которое стало теперь для нас одним из самых чудовищных. Невольно возникает вопрос: где же мы все были раньше, и неужели за какие-нибудь полвека мы стали настолько совестливее, хотя и не обязательно лучше, наших предков? Не так давно национальное собрание Франции, по настойчивому ходатайству французов армянского происхождения, официально признало армянскую резню в Турции в канун Первой Мировой войны геноцидом. Такое решение далось нелегко, потому что сама Турция всеми силами противится применению рокового термина, и уже приняла против Франции серьезные дипломатические и экономические меры. При этом турки в большинстве своем не отрицают самого факта резни, хотя некоторые склонны преуменьшать ее масштабы, а французы наверняка не станут в результате парламентской санкции считать массовые убийства мирных жителей более предосудительными, чем они были на самом деле. Вспомним к тому же, что нынешняя, республиканская Турция категорически не желает отождествлять себя с Османской империей, на последние годы которой пришлось истребление армян, и никогда не возьмет на себя ответственности за действия империи. Так неужели же вся суть - в простом жонглировании словами? И следует ли отсюда, что Россия вправе предъявлять исторический иск Монголии за зверства Чингис-хана и Батыя, а Польша может припомнить той же России Суворова, Муравьева-вешателя и маршала Рокоссовского? Жертвы от этого не воскреснут, но общая сумма ненависти наверняка возрастет. В утопию в конечном счете скатывается и сам Майкл Игнатьефф, рассуждая о том, как искоренить геноцид, то есть как построить мир без преступлений. При этом он полемизирует с Рафаэлем Лемкином, по мнению которого люди должны обращать меньше внимания на то, что их разделяет, на свои расовые и религиозные расхождения, обретая общность в совместной универсальной культуре. «Принадлежность к категории человеческих существ, суть самоидентификации нашего биологического вида - это факт нашего различия по расе, религии, этносу и индивидуальным характеристикам. Эти различия определяют наше самопонимание и как индивидов, и как вида. Никакой другой вид не изобилует таким богатством индивидуальных различий. Ощущение непохожести, уникальности, составляет самую основу сознания нашей индивидуальности, и это сознание, основанное на отличии, является составным элементом существования человеческого существа. Выступить против какого-либо из этих различий, ополчиться на женщин только потому, что они женщины, на евреев - потому что они евреи, на белых - потому что они белые, на негров - потому что они негры, на гомосексуалистов - потому что они гомосексуалисты, значит выступить против общего для нас всех элемента, которых и делает нас единым видом». Перед нами - вдохновенное и неуклюжее изложение современной доктрины «мультикультурализма», согласно которой все культуры равны и равноценны, а собственные убеждения незачем ценить выше чужих. У меня нет ни времени, ни желания опровергать эту разновидность политической корректности, достаточно привести общеизвестный неудобный пример. В ряде стран Африки и Ближнего Востока существует обычай так называемого «женского обрезания» - молодых девушек калечат, подвергая антисанитарной и болезненной операции, фактическая цель которой заключается в том, чтобы половой акт не внушал им впредь ничего, кроме отвращения, и чтобы будущий супруг не беспокоился за их верность. Те, кто практикует этот обычай, защищают его под предлогом, что он является частью этнического культурного наследия и имеет право на существование как и любой другой. Надо сказать, что даже самые рьяные «мультикультуралисты» не находят аргументов для защиты такого своеобразия. А если вернуться к геноциду, то есть к нашей вековой склонности к массовым убийствам, то придется признать, что мотив к преступлению во многом заложен в нашей генетической структуре. Человек, как и любое другое животное, борется за то, чтобы увековечить свой собственный ген, а на ограниченном пространстве и с ограниченными ресурсами это осуществимо лишь за счет других, то есть «чужих». Поэтому самцы многих высших млекопитающих убивают чужое потомство и охраняют собственное, поэтому мы, не всегда прибегая к столь крайним мерам, любим своих детей больше, чем чужих, а братьев и сестер - больше, чем соседей. Незнакомость, непохожесть, в том числе расовую, культурную и религиозную, мы воспринимаем как внешний признак чужого гена: человек сходной с нами генетической структуры скорее всего будет похож и внешне, и по поведению. Отсюда, с незапамятных времен, - ненависть к чужаку, расовая и культурная эксклюзивность. Будучи все-таки людьми, а не животными, мы облекаем эти инстинкты в идеи, пишем книги и поем песни о том, насколько мы умнее и красивее всех, насколько наша родина богаче и привольнее, а наши дети - счастливее и лучше усваивают таблицу умножения. Геноцид - это обычно результат нашей коллективной наследственной глупости, помноженной на обаяние и волю харизматического демагога или безумца: Наполеона, Гитлера, Сталина. Многокультурная утопия Майкла Игнатьеффа - добровольный путь к катастрофе. Подчеркивая различия, которые не всегда в нашу пользу или, напротив, не в пользу чужого, мы подсознательно культивируем в себе превосходство или комплекс неполноценности, который рано или поздно обернется бедой. Если непохожесть - повод для любви, то соседская собака еще меньше похожа на меня, чем сосед: значит ли это, что я должен любить собаку больше человека? Иезуит де Лас Касас, о котором я упомянул в начале передачи, был умнее и великодушнее современного гуманиста: он сумел увидеть в индейце не только отличие, но и общность с собой, то, что делает каждого человеком, а не генетически запрограммированным животным. Для де Лас Касаса это была бессмертная душа, в которую сегодня верит далеко не всякий, но и сегодня у нас нет иного выхода, кроме как верить во всечеловеческую общность, которая делает каждого из нас чем-то хоть немного большим, чем тутси или хуту, албанец или серб, русский или американец. Что же касается Рафаэля Лемкина, то я не вполне уверен, что он был прав, изобретя новый состав преступления, по которому до сих пор практически никто не привлечен к ответственности. Кстати говоря, этот прецедент не уникален. В США уже много лет идет речь о так называемых «преступлениях ненависти», то есть таких, которые отягощены расовыми или религиозными мотивами. Законы, предусматривающие повышенную ответственность за подобные преступления, уже приняты во многих штатах, но у них есть и противники - в частности, нынешний президент Джордж Буш-младший. В либеральном обществе судят за факт преступления, а не за намерение, каким бы гнусным оно не было. В годы, когда Буш был губернатором Техаса, в этом штате было совершено чудовищное расистское преступление: белые негодяи привязали чернокожего мужчину к грузовику и волокли его по дороге, пока он не был буквально разорван на куски. Преступники были арестованы и осуждены по всей строгости, но когда Буш баллотировался в президенты, ему припомнили нежелание принять закон о «преступлениях ненависти», и приводили в пример именно этот случай - упуская из виду, что преступники были приговорены к смертной казни, и что в цивилизованном обществе даже самые отягчающие обстоятельства вряд ли усугубят такое наказание. Геноцид в своей самой отвратительной форме, массовое убийство людей, выбранных по тем или иным общим признакам, всегда остается убийством. С гуманистической, западной точки зрения, которую я не променяю ни на какой мультикультурализм, настоящей трагедией является не подавление племенных и религиозных традиций, а гибель человека, и даже если это шесть миллионов людей, трагедию каждого из погибших не помножить на шесть миллионов: после первой смерти второй не бывает. Иначе мы принимаем логику Гитлера, как это невольно сделал юридический идеалист Рафаэль Лемкин: Гитлер поставил смерть на конвейер, чтобы обезличить ее, зачеркнуть, подменить абстрактным понятием расы. Чтобы вернуть погибшим если не жизнь, то хотя бы достоинство, мы обязаны помнить их не как расу, а как невинно убитых людей, поименно: одного, второго, третьего - шесть миллионов... Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
