Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
30.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[06-08-05]
Дорога свободыВедущая Кристина Горелик 30-летие Хельсинских соглашений. Что происходит с культурным наследием в России? "Власть и пресса"Кристина Горелик: Правозащитники отмечают 30-летие Хельсинских соглашений. В начале этой недели торжественные мероприятия прошли в Хельсинки, во дворце "Финляндия", где был подписан заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В нем впервые был закреплен принцип уважения прав и основных свобод человека. Все 35 государств-участников, включая Советский Союз, приняли на себя обязательства прилагать усилия для осуществления этого принципа в жизни. Финляндия, благодаря совместным действиям власти и гражданского общества, а может и, памятуя о своей роли при подписании Хельсинских соглашений, можно сказать, выполнила свои обязательства. Рассказывает Геннадий Муравин. Геннадий Муравин: Для самой Финляндии, ставшей как бы крестной матерью заключительного хельсинского акта, вопрос нарушения прав человека, можно сказать, не актуален. Я занимаюсь Финляндией с середины 70-х годов, с тех пор, как освоил финский язык, а с 1991 года практически постоянно живу в Хельсинки. Поэтому возьму на себя смелость сказать, что в деле соблюдения прав человека очень многим странам есть чему поучиться у Финляндии. Во-первых, напомним, что согласно исследованиям, проводившимся в последние годы, Финляндия признана наименее коррумпированной страной мира. А коррупция и нарушения прав человека - два явления, обычно сопутствующие одно другому. Во-вторых, Финляндия очень законопослушная страна. Это относится и к населению, и к чиновникам. Законы здесь принимаются для того, чтобы их неукоснительно выполнять, а не для того, чтобы их обходить, и чиновники работают за зарплату. Они не пытаются изображать это так, что делают личное одолжение просителям и заявителям. В-третьих, Финляндия страна, так сказать, весьма прозрачная и если случаются (очень редко) какие-то нарушения прав человека, то это обычно сразу или, во всяком случае, очень быстро становится достоянием гласности, и средства массовой информации вцепляются в них, что называется, мертвой хваткой. Дело обязательно расследуется. Приведу один пример. Года два назад из Финляндии высылали обратно на Украину одну украинскую семью, просившую здесь убежища. Бюро по делам иностранцев пришло к выводу, что причин для предоставления убежища нет. Вся семья стала бурно протестовать, когда ее привезли в Аэропорт, чтобы отправить обратно. Тогда полиция, которой было поручена отправка, сделала этой семье - и взрослым, и детям - уколы очень сильнодействующего успокоительного препарата. Уколы были сделаны насильно, невзирая на протесты отправляемых, но главное - эти уколы могли привести к трагическим последствиям, ибо были сделаны без обязательного для таких препаратов разрешения врача и без обязательного медицинского контроля. История эта стала достоянием гласности, обсуждалась всеми средствами массовой информации Финляндии, от центрального телевидения до городских бесплатных газет, стала объектом расследования, и виновные понесли соответствующее наказание. Это один из редких примеров нарушения прав человека, которых за последние годы было, как говорится, раз-два и обчелся. Кристина Горелик: В отличие от Финляндии Россия регулярно попадает в обзоры правозащитников, отслеживающих нарушения прав человека в разных странах. Однако тот факт, что Советский союз подписал в далеком 1975 году Хельсинские соглашения, трудно недооценить. Подписание соглашений впервые дало возможность советским правозащитникам легально собирать информацию о нарушениях прав и свобод человека в СССР и требовать от советских властей выполнения взятых на себя в Хельсинки обязательств. Так была создана Московская Хельсинская группа. Члены группы документировали конкретные случаи нарушений прав и свобод, а затем эти документы отправляли по почте в Президиум Верховного Совета СССР, в московские посольства стран-участниц Хельсинских соглашений, а также при любом удобном случае передавали иностранным корреспондентам. Спустя 30 лет правозащитники собрались в Москве, чтобы обсудить итоги и перспективы своей деятельности на этом поприще. Собраться правозащитникам помогло посольство ФРГ в России. У меня в гостях - Сибилла Бендиг, первый секретарь политического Департамента посольства ФРГ в Москве. Почему именно посольство ФРГ решило профинансировать это мероприятие? Логично было бы, если бы спонсором выступили международные правозащитные организации, российская элита или же представители непосредственно тех стран, которые наиболее озабочены ситуацией с правами человека в России и наиболее заинтересованы в том, чтобы в России права человека соблюдались. Те страны, которые граничат, например, с Россией. Сибилла Бендиг: Я могу только сказать, что нам казалось, что это очень хороший проект, так как 30-летняя годовщина подписания Хельсинских соглашений - это не только исторический момент, но это влияет на сегодняшнюю ситуацию. Поэтому не только это официальное мероприятие, которое было в Хельсинки. Нам казался важным здесь, в Москве, этот круглый стол. Были приглашены представители разных организаций гражданского общества России и стран СНГ, и они обсудили роль и значение заключительного акта Хельсинского совещания в человеческом измерении. Знаменитые свидетели этого времени, такие, как Людмила Михайловна Алексеева, Сергей Адамович Ковалев, рассказывали о том, как они прожили этот период, так называемый "хельсинский процесс", в Советском Союзе и что, в конце концов, это было началом сегодняшнего движения по правам человека. Все это, мы думаем, важно. Кристина Горелик: Два тогдашних германских государства, входили в число стран-участниц, подписавших Хельсинские соглашения. Насколько строго тогдашнее ФРГ следило за выполнением этих соглашений другими странами, в частности Советским Союзом? Сибилла Бендиг: Самый важный момент Хельсинских соглашений - все могли ссылаться на это, как основу разных требований. Во-первых, в политической области гарантия границ. Это был для всех гарантией того, что тогдашний статус-кво будет сохранен, и в человеческом измерении это было для правозащитников тоже основой их требований. Кристина Горелик: Московские правозащитники заявляют о том, что нарушения прав человека в России по-прежнему носят массовый характер. Хотя эти нарушения несколько иные, чем в Советском Союзе. Как вы расцениваете подобные заявления? Вы присоединяетесь к ним или нет? Сибилла Бендиг: Сегодняшняя ситуация в России, касающаяся прав человека, для нас и для наших отношений тоже важная тема, не только в двухсторонних отношениях, а в отношениях Европейского союза с Россией. Мы обсуждаем эти вопросы друг с другом, это очень, я бы сказала, глубокий диалог. Кристина Горелик: На круглом столе, посвященном как раз Хельсинским соглашениям в Москве, прозвучала, в том числе и критика в адрес ОБСЕ со стороны уполномоченного по правам человека в России Владимира Лукина. Владимир Лукин говорил о том, что ОБСЕ сейчас не отвечает реалиям современного мира, в том числе ей следует больше уделять внимания террористической опасности, распространения наркотиков в мире. Прозвучали обвинения в том, что ОБСЕ слишком стало бюрократической организацией. Сибилла Бендиг: Да, сейчас в ОБСЕ идет живая дискуссия о реформе. И один из спорных моментов - это какой вес должен быть в какой так называемой корзине ОБСЕ. Там три корзин - политика, безопасность, экономика и гуманитарные вопросы. И дискуссия идет о том, как реформировать ОБСЕ и как балансировать эти три корзины. Мы считаем, что ОБСЕ - это важнейшая организация, это единственная международная организация, где соединяются Америка, Западная Европа, Восточная Европа и Россия. И это уже показывает само собой, как важна эта организация. Кристина Горелик: Спасибо. Напомню, у меня в гостях была Сибилла Бендиг, первый секретарь политического Департамента посольства ФРГ в Москве. Сегодня работы у правозащитников не уменьшилось. Просто нарушения стали носить другой характер, считает председатель Московской Хельсинской группы Людмила Алексеева. Людмила Алексеева: Если говорить, что она очень неудовлетворительная, что права нарушаются в масштабе грубо, да, это как в Советском Союзе, но качественно иначе. Сказать, что у нас стало лучше, - нет. У нас плохо, но плохо по-другому, чем в Советском Союзе. Кристина Горелик: Член Московской Хельсинской группы, известный правозащитник Сергей Ковалев находит сходства между режимами в СССР и в сегодняшней России. Сергей Ковалев: Сегодняшняя власть имеет вполне рассчитанный и совершенно очевидный внутриполитический курс. Это курс, который приводит к тому, что действующая в России конституция уже довольно давно превратилась в сталинскую. Сталинская конституция была не так плоха на бумаге, но она не была предназначена для исполнения. Так вот нынешняя конституция тоже не предназначена для исполнения, хотя объявлена документом прямого действия. Вот вам, пожалуйста, кто же станет утверждать, будто в России есть разделение властей. Робкие шаги к тому, чтобы этот конституционный принцип осуществился, кончились ничем. Теперь нет разделения властей, теперь есть управляемый парламент, управляемый суд и управляемая пресса. Какое разделение властей? Никаких сдержек и противовесов. Нет числа примерам, которые могут быть приведены - и эти самые шпионские процессы над учеными, да разве только это? Чечня - незаживающая рана! В этом смысле юбилей Хельсинского соглашения наша страна встречает в печальных обстоятельствах. Кристина Горелик: Хельсинские соглашения, подписанные в 1975 году, не содержали раздел о сохранении культурного наследия. Это сделало ЮНЕСКО во Всеобщей декларации о Культурном разнообразии. Где организация, ссылаясь на осуществление культурных прав, провозглашает среди прочего следующее: необходимо сохранять, популяризировать и передавать будущим поколениям культурное наследие во всех его формах. "Международные декларации написаны для нормальных людей, стремящихся сохранить культурные памятники", - говорит директор Российского Института Искусствознания Алексей Комеч. Однако в России законы придуманы, чтобы их нарушать. Алексей Комеч: У нас есть все законы необходимые. В Москве есть закон об охране культурного наследия свой, переработанный в соответствии с федеральным законом. Есть все подзаконные акты, есть все процедуры, чтобы все сохранять и правильно строить в историческом городе. И ничего не соблюдается. На обсуждении проекта восстановления Манежа Юрий Михайлович, возмутившись моим указанием, что закон не позволяет строить гаражи под Манежем, в воздух, в большой аудитории сидит 300 человек, сказал: "Ну что такое закон?" Аудитория от восторга застыла. "Закон - не догма, - сказал Юрий Михайлович. - Закон это: (он поискал слова) закон - это способ пофилософствовать". Жизнь по понятиям. Надо - сделаем, надо - построим мост перед храмом Христа Спасителя на Золотой остров. Понимаете, дорога должна вести от храма в казино у нас обязательно. Стоит там домик XIX века на пути моста - снесем. Снесли, остался нижний этаж (можете посмотреть). Никто ни с кем не считается. Когда я читаю европейские акты, всякие декларации и прочее, они же написаны человеческим языком, в них нет категоричности закона. Там изложены положения, которые дороги культурным людям, и все соблюдается. У нас всегда все написано языком строжайшего запрета и ничего не соблюдается. Мы за что боролись всегда? Власть, соблюдай свои законы. Кристина Горелик: Что же происходит с культурным наследием в России? "Ситуация просто катастрофическая", - заявляет Алексей Комеч. Под его редакцией вышел в свет трехтомник "Судьба культурного наследия России в XX веке". Один том - белый, посвящен отреставрированным памятникам старины, другой - красный, рассказывает о тех памятниках, которые срочно нуждаются в реставрации, и третий - черный - говорит про утраченные в XX веке памятники культуры. Многие из этих памятников уничтожены в последнее десятилетие. Особенно - в Москве. Алексей Комеч: Большая Дмитровка, посмотрите ее перспективы, и увидите очень интересный одноэтажный бетонный домик на другой стороне Страстного бульвара. Это знаменитый дом Сухова-Кобылина, который был торжественно снесен на 850-летие Москвы, в 1997 году была программа праздничного сноса, чтобы руины не позорили город. Если вы пойдете к ресторану "Пушкин", то вы увидите позади этого ресторана, в переулке, картину жуткого сноса. Там снесены шесть корпусов усадьбы Салтыкова. Это все снесено владельцами ресторана, господин Эрнст и господин Делас, строится новый ресторан "Пушкин". Официально это называлось как в постановлении московского правительства? Реставрация памятника федерального значения и создание на его базе центра русской старины. Вот дом, выходивший на Арбат, так называемый "соловьиный дом", где сейчас стоянка машин, вот это снос Москвы последних лет, тут много всего. Остоженка наполовину уничтожена, ее уничтожение продолжается дальше. Кадавшевская набережная почти вся снесена, вся перестроена. Старейший деревянный дом в Москве около метро "Фрунзенская" был, дом Трубецких, сожжен, заменен бетонной копией, выведен из памятников. Я уж не говорю о гостинице "Москва", не говорю о Военнторге, это то, что у всех на устах. Все это происходит на каждом шагу. Вот эти новые московские силуэты - вот пример "московской реставрации". Казачий переулок. Это все называлось на строительном щите "Реставрация здания городской усадьбы", имелся в виду этот домик. Его снесли, построили заново, и над ним "Якутзолото". Это классический вариант для Москвы. Санкт-Петербург находится в начале такой истории. Я очень надеюсь, что ему удастся избежать. Если вы были на Почтамтской в Санкт-Петербурге, то там чудовищный дом возник, который над всей застройкой как пузырь уже в центре города повис. Но пока в Петербурге немножко лучше, просто там город плотнее, каменный организм, меньше мест. Но там есть тоже места, которые собираются застраивать. Один из не самых страшных, но далеко не безобидных строек, это, если вы были там, около Казанского собора сейчас возникла. Там идет этот процесс, и они тоже видят, что Москва приходит к ним. Напротив Александра Невской Лавры, по другую сторону реки, возникли просто чудовищные московские пейзажи. Это, конечно, трагично будет. Я очень радуюсь за Петербург, он сейчас в центре туристического внимания. Такой туризм, как в Питере, Москве сейчас не снится даже. Там такой поток, такой интерес, такое любование. Это похоже на Европу, на итальянские города - поток туризма. Здесь они даже не понимают, что они просто уничтожают туристический интерес, возводя объемы, которые можно видеть в любом месте, не надо ехать за ними. Кристина Горелик: И сегодня уже правозащитники становятся на защиту памятников культуры. Как случилось в Томске, где целыми кварталами выгорают памятники деревянного зодчества. Слово Мелани Бачиной. Мелани Бачина: В последние годы в Томске деревянных памятников архитектуры становится все меньше. Их поджигают, сносят, а на их месте появляются большие кирпичные многоэтажки. По крайней мере, так заявляет томская творческая интеллигенция, которая не раз проводила пикеты в защиту памятников архитектуры. Искандер Ахмедов, член Евразийского союза. Искандер Ахмедов: Вообще, это очень красиво. Это лицо Томска, это, в общем-то, бренд, как сегодня говорят. Если сегодня мы будем допускать и дальше, если будут поджигать дома, будут сносить, вопреки постановлениям, дома и строить свои различные объекты не на законных основаниях, то это будет губительно. Мелани Бачина: Владимир Пшеничный, поэт. Владимир Пшеничный: Если все будут молчать, то деньги сделают свое дело, и наш город станет похож на большинство новых городов, он потеряет свое уникальное лицо, неповторимое, именно то, за что его ценят во всем мире. Мелани Бачина: Число новостроек в центре Томска стремительно растет, краснокирпичники появляются в самых неожиданных исторических зонах. Те, кто выходил на пикет в поддержку деревянного зодчества, заявляют, что строители допускают массу нарушений по отношению к памятникам архитектуры. Люди часто жалуются на застройщиков. Сейчас, когда появился новый Жилищный кодекс, число жалоб от томичей увеличивается. Наталья Рубцова, член Общественного совета при Музее деревянного зодчества. Наталья Рубцова: Земельные участки теперь отводятся не точечно, а кварталами. То есть на 2005 год планируется еще большее увеличение. Вторгаясь в квартал, там интересы затрагиваются жителей уже не одного дома, а целого квартала. Мелани Бачина: Сегодня при администрации Томской области работает межведомственный совет по сохранению исторического наследия. Есть проект 10-летней программы сохранения деревянного зодчества Томска стоимостью 2,5 миллиарда рублей. Но на разработку самой программы уйдет больше года. За это время с лица Томска исторического могут исчезнуть еще десятки деревянных домов. Дело в том, что в Томске памятники практически никак не охраняются, есть программа по защите памятников архитектуры, но жители деревянных домов не верят, что она защитит их от поджогов или частных собственников. Сегодня в ситуацию вмешались томские правозащитники. Произошло это после курьезного случая, когда в центре города, в здании Музея политических репрессий, появился игорный клуб. Здание музея, бывшей следственной тюрьмы НКВД, приватизировано, его выкупил частный собственник и сдал первый этаж в аренду игорному клубу. Парадокс в том, что в этом здании на самом деле в 30-е годы была тюрьма, на первом и втором этажах располагались кабинеты следователей, а в подвале камеры подследственных. Кроме того, здание стоит рядом с Аллеей скорби и аккурат напротив городской администрации. Но по закону никто ничего собственнику предъявить не может. Больше того, руководство музея и томского отделения всероссийского общества "Мемориал" обеспокоены судьбой самого музея, ведь у них нет ни одного документа, подтверждающего право владения этими помещениями. Борис Тренин. Борис Тренин: Есть вещи, которые меня настораживают, поскольку несколько последних лет музею областному просто не удается заключить договор с соответствующими органами, ведающими собственностью. Почему это? - это долгий разговор, мне тут тоже не до конца понятно. Не удается заключить договор. Вдруг потерялось это здание, потерялось это помещение, потерялся собственник этого помещения. Это была муниципальная собственность и потом вдруг в одночасье она как-то ничья стала. Это очень нехорошая ситуация, когда может появиться человек, имеющий соответствующие распоряжения, решения. Мы сделаем все, что можем и что не можем, но вот здесь сауны ночной, в этом помещении и в этих стенах, какого-то, извините, борделя, ночного клуба или чего-то похожего здесь просто не будет. Мы строим правовое государство и вот эти стены как раз свидетельство тому, когда этого правового государства нет. Мелани Бачина: Депутаты Томска сегодня пытаются решить проблему, но на законодательном уровне пока это невозможно. И потому они обращаются к собственнику с просьбой найти достойный выход из неловкого положения. Для Радио Свобода Мелани Бачина, Томск Кристина Горелик: Сколько памятников культуры сегодня в России, не может сказать никто. На охране у государства находится около 90 тысяч объектов, из них 50 тысяч - это здания. На самом деле зданий в 4 раза больше, заверяет Алексей Комеч. Однако и эти 90 тысяч объектов государство финансировать не в состоянии. Для осуществления федеральной программы реставрации памятников выделено 15 миллионов долларов. Для сравнения: столько построить один 16-этажный 2-подъездный современный дом. Согласно официальной статистике, общая сумма, затраченная регионами и федеральным центром на сохранение памятников по стране, - 12 миллиардов рублей. По словам министра культуры Александра Соколова, нужно в 5 раз больше, 60 миллиардов рублей. К слову сказать, бюджет Министерства культуры России - около 40 миллиардов рублей. Это на все, включая реставрацию памятников. Сохранить сегодня памятники культуры можно, передав их в частные руки, считают эксперты. Но как застраховаться от "некультурных" собственников? И может ли гражданское общество остановить процесс разграбления и уничтожения памятников культуры такими собственниками или арендаторами? К кампании за сохранение культурного наследия сегодня присоединились правозащитники, требующие от властей соблюдения законов о культурном наследии и отстаивающих права обычных граждан. В некоторых случаях к ним присоединяется прокуратура. Например, в Казани, где были снесены целые исторические районы в угоду коммерческому строительству. Рассказывает Олег Павлов. Олег Павлов: Так получилось, что в советское время Казань застраивалась слабо, большинство горожан жили в центре, в домах дореволюционной постройки. Но именно это обстоятельство позволило сохранить город таким, каким его видели в конце XIX, начале XX веков. Все изменилось с принятием программы ликвидации ветхого жилья. Казанцы радостно въезжали в благоустроенные новостройки, а историческую часть было решено отдать деловым людям. Фарида Забирова, начальник Управления охраны памятников, полагает, что именно с этого момента с карты города стали исчезать памятника архитектуры. Фарида Забирова: Воспитывать инвесторов, которые хотят купить или купили уже это здание, очень сложно, доказать им, что это очень ценно. Те, кто понимает, что это можно, у того нет средств, а те, кто может, тот не хочет, потому что они не видят морковки. Любовь Агеева: Некоторые памятники, особенно деревянные, их поджигают. Будущие инвесторы, пока еще никого за такой поджог не наказали, хотя все об этом говорят, как о факте доказанном, что сгорел хороший дом, значит, через какое-то время здесь появится новый. Олег Павлов: Любовь Агеева, известный в Казани журналист, одной из первых подняла тревогу. Особенно возмущает разрушение домов, где родился Федор Шаляпин и жил Велимир Хлебников. Любовь Агеева: Вот этот дом снесли в одночасье, несмотря на то, что этот дом, сберегаемый государством, как памятник истории и культуры. Я писала про то, что наверняка тот человек, который принял это решение, он наверняка вообще не знает даже такую фамилию, Хлебников, и уж тем более не читал стихи этого поэта. Рим Фатхутдинов: Расследуется третье уголовное дело, это уже возбуждено в ноябре прошлого года, по факту уничтожения памятника истории и культуры дома Максимова, где в 1898-1905 годах жил поэт Хлебников. На месте дома Максимова (Калинина, 59) сейчас пустырь. Как раз правоохранительные органы района выясняют, каким образом, с чьей подачи произошло уничтожение данного дома. Олег Павлов: Прокурор Вахитовского района Казани Рим Фатхутдинов сообщил, что это не единственное уголовное дело, которое завело его ведомство, в производстве еще несколько. Например, поджоги дома профессора Фукса, где бывал Пушкин, и некоторые другие. Действия прокуратуры полностью поддержал мэр Казани Камиль Исхаков. Камиль Исхаков: Хорошо, очень хорошо, молодцы. Если так будут заниматься, то у нас будет большая помощь нам во всем этом деле. Реликвии надо беречь, а у нас в большинстве случаев бывает так, что мы, дотрагиваясь до любого памятника, после того, как из него выселяются те, кто были там - жилище или еще что-то - то он начинает на глазах разрушаться сам по себе. Тогда нужно просто взять и восстановить его в том виде, в котором он был. Это требование, которое у меня внутри сидит, абсолютно однозначное. Олег Павлов: Еще Камиль Исхаков сообщил, всех инвесторов заставит восстановить разрушенное. Но в Казани все чаще задаются вопросом: а стоит ли вообще передавать памятники в частные руки. Кристина Горелик: Стоит или нет передавать в частные руки памятники культуры, я спросила у Владимира Резвина, члена-корреспондента Международной академии архитектуры, в прошлом - директора Государственного музея архитектуры имени Щусева. Владимир Резвин: Во-первых, надо понять, почему возник такой вопрос, нужно или не нужно. Потому что они гибнут. На доме висит табличка "Охраняется государством", но вы хоть раз видели, как и кем это охраняется? Это профанация, в общем, конечно. Что-то надо делать. Если не у государства, то где еще деньги? У частных людей. Значит, причина такая - нужно или не нужно. Как всегда в жизни, к сожалению, нет однозначного ответа. Если сказать, не нужно, значит что, отдавать это на погибель? Нужно, начинаются вопросы и главный вопрос вот в чем. Памятники бывают разные. Бывает, условно говоря, гостиница "Метрополь", и бывает двухэтажный дом с крысами, который вот-вот развалится, деревянный. Так вот его никто не возьмет в аренду или не купит. А дом, с которого можно потом брать деньги, его купят, конечно. И вот если закон этот появится, то в первую очередь продадут те памятники, которые являются лакомым куском, и опять проблема останется, потому что она как раз именно в погибающих памятниках. Я очень боюсь, что в законе не удастся прописать ситуацию, которая бы обязывала человека или людей, или инвесторов будущих брать именно эти обреченные памятники. Потому что как человека можно заставить? Или ему наряду с этим брать и такой, я не очень представляю. Ситуация очень сложная. Я думаю, поэтому так медленно этот закон и идет, потому что его авторы тоже, видимо, выхода из положения не видят. Боюсь, что этого не миновать. Но, учитывая нашу конкретную ситуацию, мы можем столкнуться с большими проблемами. Кристина Горелик: Вы послушали репортаж из Казани по поводу того, как там погибает исторический центр Казани. Знакома вам ситуация? Владимир Резвин: Да, она, к сожалению, типовая, что в Казани, что в Удови, что в Москве. К сожалению, только масштабы может быть другие, понимаете. В моей практике был случай, когда шел разговор, что надо сохранять, и вдруг утром приходим, бульдозером повалили сруб деревянный. Бульдозерист, что ты сделал, его наказали. Но ясно, что ему дали денег. Пять минут неприятностей, и вопрос решился, построили новый. Вы знаете русский север, там уже проблема гибели дерева приняла тотальный характер, там вообще этим никто не занимается. Север Архангельской области - это же все обречено. Сейчас музеи деревянного зодчества пошли на то, что стали свозить памятники, которые обречены. Ведь лет 25 назад, я помню, были диспуты такие, а имеем ли мы право разбирать памятник и свозить на новое место, ведь русские памятники строились для этого места, и он бы там и сгнил, и погиб. А теперь, когда его перевезли, да, конечно, он на другом месте, но он хоть сохранился. Значит, вот эти музеи деревянного зодчества - это полиативный, но выход из положения, потому что они появились сейчас во Владимире, в Новгороде, в Костроме и так далее. Их довольно много. Архитектор Гнедовский Борис Васильевич под Архангельском спроектировал северную деревню, где памятники не просто втыкали, а создали улицу, поставили мельницы, амбары. То есть вы попадаете в старое северное село на северном пейзаже, там овраги сохранились, это очень красиво. Но это не спасет, ведь нельзя все памятники в резерват. Это резервация конечно. Кристина Горелик: Отдавая памятник культуры в частные руки, в первую очередь должна преследоваться цель сохранения этого памятника. По словам Владимира Резвина, сейчас появилось новое понятие "реконструкции дома". Владимир Резвин: Что это значит? Дом ломают до основания и на его месте строят дом, чем-то отдаленно напоминающий старый. Предположим, делают огромный дом и на нем как бы отражен фасад старого дома. Это к реставрации никакого отношения не имеет. Реставрация - это сохранение старого, подлинного. Союз архитекторов сейчас в Гранатном переулке строит себе дом на месте старого дома конца XIX века, тоже это называется реконструкцией, его сломали и строят новый. К сожалению, это так. Когда дом сломали, уже не о чем говорить. Давайте говорить о том, что происходит на наших с вами глазах. Вот мы говорим с вами, а в этот момент большой кусок Москвы старинной, еще XYIII века, допожарной, практически он разрушен, осталась декоративная стенка фасадная, ее как-то слепят, а то, что будет за ней, никакого отношения: Ведь памятник - это не фасад. Надеюсь, вы согласитесь со мной, памятник - это некий организм. И вот дилетанты, среди них очень многие начальники говорят: "Ну, так это важно, Мы оставили старый или такой же построим новый?" Не все на это могут ответить. Действительно, а что эти реставраторы вообще лезут в бутылку, ведь, смотрите, построили еще лучше, еще красивей. Тут надо сразу сказать, архитектура - это искусство или не искусство. Если это не искусство, тогда, наверное, можно делать все, что угодно. А если это искусство, то там понятие подлинного и неподлинного - это совершенно разные вещи. Ван Гог написал, условно говоря, "Подсолнухи", которые стоят 16 миллионов фунтов стерлингов, предположим. Сейчас японская технология позволяет вам эту картину сделать так, что ни в какую лупу никто, а может быть даже искусствовед, не отличит. Но почему-то эта японская стоит 2.90, а тот стоит 16 миллионов. В чем дело, почему? Потому что та подлинная вещь обладает чем-то, что, видимо, невозможно сформулировать. И этим самым обладает подлинный памятник архитектуры, если он произведение искусства. Ведь искусство чем отличается от всего остального? Там нельзя обмануть. Поэтому или вы сохраняете старую вещь, или впариваете людям что-то похожее, чем сейчас, к сожалению, и занимаются. Кристина Горелик: Трагедия в том, что не только застройщик, но и сами жители порой бывают рады уничтожению памятников. Слово директору Российского Института Искусствознания Алексею Комечу. Алексей Комеч: Скажем, вы знаете, Томск, Кострома полны сотнями замечательных домов. Томск - это просто жемчужина, такое бы в Норвегию, а уж не говорю о Штатах. Они там это вылизали все. А что происходит с нами, когда мы приходим к какому-то старому дому в Нижнем, в Томске, в других городах? Навстречу нам выбегают взволнованные жители, радостные: "Вы, наконец, пришли нас сносить". Потому что жить в этих условиях невозможно. У нас же исторические здания всю советскую эпоху были отнесены к ветхому фонду, то есть они были лишены права на капитальный ремонт, они должны были быть снесены. Представляете их состояние? Там нет удобств, там ничего уже нет. Поэтому спасти наши исторические центры одной реставрацией даже немыслимо. Туда надо провести все нужное для жизни людей, тогда там будут жить и ценить. А когда там нет ничего, там никто не хочет жить. Мы знаем, как инвесторы, чтобы освободить место, поджигают дома. Но мы так же знаем, как сами жители поджигают свои дома, чтобы их переселили. В Нижнем Новгороде, например, было несколько пожаров, где не было жертв. Такие вещи тоже происходят. Поэтому очень сложная ситуация, требующая, прежде всего желания. Но нет ощущения нужности. В истории нашей страны была эпоха, когда мы были беднее, а наше наследие было, может быть в еще более трагической ситуации, после войны. Но тогда был такой подъем патриотизма и так надо было доказать, что мы патриоты, немцы разрушали, а мы восстанавливаем, что появились государственные программы, законы. Когда читаешь положение товарища Сталина 1948 года об охране памятников, рыдаешь от восторга. Была возобновлена система охраны памятников, были созданы десятки реставрационных мастерских, тогда были заложены ее основания, ремесленных училищ. И страна в 15 лет залечила раны войны, восстановила исторические города. Была нищая абсолютно. Но это было надо и было понятно обществу, было понятно государству, были сконцентрированы усилия. Сейчас, скажем, говорить, что денег нет, это неправда. Это неправда на московском уровне, потому что Москва просто кипит от денег. Нет желания. Только желания. Кристина Горелик: Заключение темы приведу лишь несколько цифр. По данным Российского Института Искусствознания, в XX веке на территории России погибло около 40 тысяч церквей, 80 тысяч усадеб, 40 тысяч городских застроек и десятки миллионов икон. Потеря памятников культуры продолжается и сегодня. Инициатива снести то или иное здание принадлежит или властям, или собственнику, который, "реставрируя" дом, сначала полностью его сносит, а потом на его месте воздвигает комфортабельное многоэтажное здание. Если памятники не сносят - они разрушаются от времени. Сегодня из 50 тысяч зданий, находящихся под охраной государства, не меньше 20 тысяч в аварийном состоянии, они не проживут и 20 лет. Приватизация памятников, конечно, нужна, считают эксперты, с тем, чтобы спасти хотя бы то, что осталось. Но вопрос в том, будет ли соблюдаться закон, требующий от владельца отреставрировать памятник и запрещающий собственнику уничтожать культурное наследие под любым предлогом. На очереди - рубрика Олега Панфилова - "Власть и пресса". Олег Панфилов: 21 июля 2005 года Европейский суд по правам человека уведомил в письменной форме о постановлении по делу "Гринберг против России". Суд единодушно постановил, что имело место нарушение статьи 10 "Свобода выражения мнения" Европейской конвенции о правах человека. По статье 41-й конвенции "Справедливая компенсация" суд присудил заявителю 120 евро возмещения материального ущерба и 1000 евро за судебные издержки и расходы. О подробностях этого дела расскажет корреспондент Радио Свобода Сергей Гогин, а прокомментировать рассмотрение первой жалобы российского гражданина, защищающего свободу слова, согласился Андрей Рихтер, доцент Московского государственного университета, директор Института проблем информационного права. Сергей Гогин: Ульяновский предприниматель Исаак Гринберг отстоял в Европейском суде по правам человека в Страсбурге свое право на свободу слова, выиграв иск против Российской Федерации. Гринберг обратился в Страсбургский суд не как предприниматель, а, скорее, как журналист или просто как российский гражданин, который, вопреки всему, верит в торжество правосудия. Сам заявитель так оценивает свой успех. Исаак Гринберг: Я больше огорчен, чем оправдан. Неужели, чтобы восстановить справедливость, надо обращаться в международный суд? Сергей Гогин: В сентябре 2002 года Гринберг опубликовал в газете "Губерния Ульяновск" полемическую заметку. В ней автор осуждает бывшего губернатора области генерала Владимира Шаманова и двух его заместителей за то, что те инициировали уголовное дело против редактора газеты "Симбирские известия" Юлии Шаломыдовой. Гринберг в своей заметке так прокомментировал это уголовное дело: "Как могут три здоровых мужика, из которых два генерала, в том числе один даже Герой России, воевать с женщиной, тем более с молоденькой девчонкой? Почему-то вспоминается поддержка Шамановым полковника Буданова, убившего 18-летнюю девушку. Ни стыда, ни совести". Шаманов подал иск о защите чести и достоинства. Ленинский районный суд Ульяновска его удовлетворил, обязав Гринберга выплатить генералу 2500 рублей и учредителя газеты "Горячий фонд" 5000 рублей. Исаак Гринберг: Я просил суд, направьте исковое заявление специалистам, которые бы определили, есть ли в выражении "ни стыда, ни совести" унижение достоинства или искажение информации. Ведь спор был о чем между мной и генералом Шамановым? Он говорил, что у него есть стыд и совесть, а вот в статье Гринберг употребил выражение "ни стыда, ни совести". Мои доводы, что это идиоматическое выражение, идиома, она используется для моей оценки (да, негативная оценка) его поступков. Оценка, на которую я имею право по конституции. Он же сказал, что я искажаю информацию. Суд отказал направить на экспертизу и вынес не в мою пользу решение. Шаманов требовал с меня взыскать 300 тысяч, суд взыскал 2500 рублей. Я, конечно, их уплатил, как законопослушный гражданин. Сергей Гогин: Пройдя кассационные и надзорные инстанции, Гринберг направил заявление в Европейский суд, где дело ожидало рассмотрения около двух лет. Исаак Гринберг: Говорят, завалили Страсбургский суд исковыми заявлениями из России, поэтому в очереди пришлось постоять. Я был уверен, что мы выиграем суд. Сергей Гогин: Коллегия из семи судей Европейского суда, куда входит и российский судья Анатолий Ковлер, единогласно решила, что в деле Гринберга было нарушено право заявителя свободно выражать свое мнение, которое гарантировано Конвенцией по правам человека. По решению Европейского суда, Россия должна выплатить Исааку Гринбергу 120 евро компенсации материального ущерба и 1000 евро за причиненный моральный ущерб. По другой информации, эта тысяча присуждена в возмещении судебных издержек. Олег Панфилов: Андрей Рихтер, вы директор Институт проблем информационного права, в том числе занимаетесь изучением тех дел, которые рассматривает Европейский суд, или можете каким-то образом посоветовать российским гражданам обращаться в Европейский суд по правам человека. Тем не менее, дело Гринберга - это первое дело, касающееся свободы слова. Что вы скажете? Андрей Рихтер: Совершенно верно. Действительно, за все годы, когда подаются жалобы российскими гражданами в Европейский суд, за все годы, когда Европейский суд выносит свои постановления в адрес России, а таких лет уже прошло три, конечно же, это первое дело по статье 10 "О свободе выражения мнения". Это постановление Европейского суда осуждает практику в России, практику судов. И это постановление, конечно же, имеет гигантское значение. Я так же, как и господин Гринберг, надеюсь, что решений в адрес России будет мало, потому что не нужно, чтобы за правдой, за защитой своих прав граждане обращались в международные инстанции. Хорошо бы, если бы российские суды работали. Но если это постановление Европейского суда приведет к тому, что российские суды будут принимать справедливые решения, то это будет только замечательно. Чем больше будет решений Европейского суда, тем меньше будет ошибок российских судов, чем меньше будет ошибок российских судов, тем меньше будет решений Европейского суда. Олег Панфилов: Да, но, тем не менее, российские суды, к сожалению, очень часто выносят безосновательные решения и безосновательные приговоры, касающиеся уголовных дел. Поэтому, к сожалению, Европейский суд это, по всей видимости, последняя инстанция, куда могут обращаться и журналисты, и вообще граждане России. Андрей Рихтер: Конечно. Но ведь это первое решение. Я думаю, что должно быть, по крайней мере, пять-десять решений Европейского суда, прежде чем серьезным образом изменится практика повсеместно в России. Интересная вещь. Постановление Европейского суда сфокусировано на том моменте, что нельзя считать, что средства массовой информации нанесли ущерб чести и достоинству и обязаны компенсировать моральный вред в том случае, если в средствах массовой информации выражается оценка. И российские суды действительно до последнего времени не проводили различий между фактом утверждения и оценкой тех или иных фактов. Но в России тоже произошли изменения. В феврале этого года Верховный суд принял очень важное постановление, в котором провел это разделение. Здесь нельзя говорить, что это постановление не выполняется, потому что решение ульяновского суда было несколько лет назад вынесено. Но важно то, что российские суды пытаются, стараются каким-то образом следовать тому, что решает Европейский суд по правам человека. То есть ситуация не аховая, не безнадежная. Ситуация меняется, скрипит, ржавые механизмы работают, но они работают потихоньку. Олег Панфилов: После убийства журналиста Эльмара Гусейнова в Азербайджане власти приняли решение больше не судиться с журналистами по гражданским делам и не требовать возмещения морального ущерба в тех огромных суммах, которые раньше журналисты вынуждены были оплачивать. Я хотел бы вас спросить о том, насколько сейчас возможна подача жалоб в Европейский суд по правам человека о некачественном расследовании, в том числе или, прежде всего расследовании убийств и нападений на журналистов так, как это сделала некоторое время назад Мирослава Гонгадзе, вдова погибшего в Украине журналиста. Андрей Рихтер: Здесь сразу несколько вопросов вы затронули. Во-первых, я хочу сказать, что решение азербайджанских властей не подавать иски против журналистов от имени государственных органов - это замечательное решение, и это не исключение, такая практика закреплена законодательством в Грузии, такая практика закреплена законодательством Украины. И действительно не могут подавать иски. Требовать опровержения - пожалуйста, если вы не согласны с тем, что написали о государственном органе, но требовать денег - это слишком, это наносит ущерб самому взаимоотношению граждан и правительства. Другой вопрос, могут ли семьи погибших подавать жалобы в Европейский суд. Честно говоря, действительно в случае Гонгадзе, в случае разбирательства сейчас Европейским судом. Но насколько сможет Европейский суд вынести решение, которое бы обязало правительство признать то, что оно не выполнило все действия, необходимые для защиты жизни человека, и обязать правительство что-то изменить, у меня все-таки есть в этом сомнения. Я не знаю ни одного прецедента, который мог бы подходить к случаю погибшего журналиста, к сожалению. Может быть, такие прецеденты сейчас появятся. Олег Панфилов: Спасибо. Это был комментарий Андрея Рихтера, директора Института проблем информационного права, который комментировал дело Гринберга против России, недавно рассмотренное Европейским судом по правам человека. Кристина Горелик: Это была рубрика Олега Панфилова "Власть и пресса". Сегодня героем рубрики "Персона" стала Раиса Маркушева, вот уже в течение 10 лет по собственной инициативе помогающая людям с ограниченными возможностями. Рассказывает Сергей Хазов, Самара. Сергей Хазов: О себе Раиса Маркушина говорить не любит. Бывший преподаватель, а теперь, по ее собственным словам, "свободный художник", признается, что лучше всего о человеке говорят его дела. Раиса Маркушина: Если люди могут кому-то помогать, они должны помогать. Ну, потому что, для чего нам жизнь дается - для добрых дел. И каждый день должен быть прожит так, чтобы ты чувствовал какое-то удовлетворение от прожитой жизни. А удовлетворение будет, если не только тебе хорошо, но и тем, кто рядом. Ну, и естественно, когда где-то возникает что-то доброе, это всегда должно поддерживаться и приветствоваться. Это всегда радость. Это для людей. Это хорошо, это добро. Сергей Хазов: Уже 10 лет Раиса помогает самарским инвалидам. Начинала в областной организации инвалидов, куда ее, как она сама рассказывает, привел зов сердца. Позже Раиса Маркушина обратилась в общество инвалидов Промышленного района Самары. Устраивала для инвалидов и одиноких пенсионеров вечера отдыха, помогала больным, нуждающимся в помощи. Два года назад по инициативе Раисы Маркушиной в самарском микрорайоне "Метеоцентр" открылся общественный клуб для людей с ограниченными возможностями. Здесь, за ставшим традиционным чаепитием, еженедельно проходят встречи инвалидов микрорайона. Рассказывает Ольга Черепанова. Ольга Черепанова: За помощь и за доброту - молодцы, хорошо, спасибо. Потому что так надо быть. Ну, есть все хотят, жить все хотим. Помочь надо обязательно. Сергей Хазов: Ко всем своим подопечным Раиса Маркушина относится как к родным людям. Не забудет с днем рождения поздравить, а если нужно - сходить в райсобес, магазин или в аптеку. Пожилые люди с теплотой отзываются об общественном клубе, который возглавляет Раиса Маркушина. Говорит Надежда Семенова. Надежда Семенова: Как относиться? Только с удовлетворением и с благодарностью. Потому что, русский народ издавна добрый и, как говорится, душой и сердцем болеет за близких и за соседей. Да не оскудеет рука дающего. Сергей Хазов: У Раисы Маркушиной есть несколько единомышленников, которые помогают ей в работе в клубе людей с ограниченными возможностями. Все они, как и Раиса, работают бесплатно. Городские чиновники не замечают клуб в микрорайоне "Метеоцентр". Недавно стараниями Раисы Маркушиной у клуба появились частные спонсоры. В ближайших планах Раисы Маркушиной - провести в микрорайоне конкурс на лучшую модель одежды, созданную людьми с ограниченными возможностями и мини-спартакиаду среди инвалидов. Кристина Горелик: На этом мы завершаем программу "Дорога Свободы". Всего вам доброго. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
