Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
27.12.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Россия

С христианской точки зрения

Ведущий Яков Кротов

Рождество Христово в современной русской поэзии

Анатолий Стреляный:

Советская власть пыталась загнать в подполье Рождество и заменить его Новым годом. При этом рождественские обычаи, такие как елка, подарки, Дед Мороз, переносились на 31-е декабря. Это были обычаи для детей, скорее, приятные. Но был и обычай, который воспринимался как тяжкая повинность - заучивать и исполнять какое-нибудь новогоднее стихотворение. Вот во что превратился древний рождественский обычай славить Христа, переходя от одной избы к другой. В современной культуре этот обычай перевернут - не поэты ищут слушателей, а слушатели, читатели ищут поэтов. Неслучайно среди потока религиозных книг последних лет много поэтических хрестоматий, одна из них посвящена именно Рождеству. Сегодня прозвучат, однако, стихи, которые еще не успели попасть ни в какие хрестоматии, стихи современных русских поэтов.

Яков Кротов:

В истории России Рождество часто было темой духовных стихов, как и в истории любой другой страны. Но особенность средневековой поэтики в том, что она безлична, более того, если сравнить ее с современной поэзией, то различие такое же, как между иконой и современной европейской живописью - совершенно другая точка зрения, другой ритм, другой эмоциональный накал. Человек не присутствует в том, что он говорит, присутствует весь народ в целом, человек говорит от имени народа. Это именно славословие Христу. И вплоть до самой революции от дома к дому ходили славить Христа и его Рождество, получая за это какое-то достаточно скромное вознаграждение. Это был скорее обряд, а не способ зарабатывания денег. И вот удивительным образом в современной русской поэзии есть человек, который, будучи во многих отношениях на передовом крае политики, борьбы и так далее, именно как поэт представляет, мне кажется, может быть самую архаическую линию русской культуры - это священник Глеб Якунин.

Глеб Якунин:

Как раз мы с вами беседуем почти накануне Рождества Христова по новому стилю, у нас, к сожалению, православная церковь в России не празднует, как еще в двух - Сербской церкви и Иерусалимской, я бы сказал, самых консервативных, а католики и братья всех протестантских конфессий, заранее хочется их поздравить. И я написал не так давно стихотворение о Рождестве Христовом. Позвольте, я его прочту.

Рождество Христово.

Рождество Христово и исток, и ствол истории,
Ее основы и отмычка,
Радость бессловесных, с небом перекличка.
Славят вышних ангелы, за ними пастухи,
И в хлеву к хвалению взывают петухи.
Бас профундо слышится, колышется волна
То хвала усердная разносит слова.
В яслях, где хранился терпкий корм овечий
Чудо - появился Божий человечек.
От того столь радостно хваление воловье,
У яслей собралось родное поголовье.
Силится, кричит во след ослица
С хором тварей вместе тоже хочет слиться.
То ли ей мнится, то ли снится, будто нынче ночью
Для гостей из дали расцвели оливы, сливы и миндали.
Овцы блеют от восторга, звезды млеют от востока.
Через световые версты их сестра великой яркости
Объявила, что отверсты царские врата у небосвода
Для торжественно-божественного входа
От того царь Ирод в ярости.
Четки были звездочеты, в яслях ясно -
Дивится силенок в белизне святых пеленок.
Звездный отсвет, тонкий свет, новый близится завет.
Отблески и блики, у яслей склонились лики.
Приносились не напрасно, не пропали даром дары и хвалы волхвов.
Безмятежно спит младенец, Всетворец и Всевладелец
Искупитель всех грехов.

Яков Кротов:

Начиная с 19-го столетия, Рождественские стихи становятся традиционными и для русской поэзии. Между прочим, в том же 19-м столетии в романе Вальтера Скотта "Роб Рой" отец упрекал сына, который решил отказаться от коммерческой стези и предаться стихосложению. "Что ты делаешь? - говорил он. - Ну кто пишет стихи, кто говорит стихами? Это ненормально, стихами говорят только на Рождество, поздравляя власти".

И действительно, любая поэтическая речь - это нечто изломанное, нечто неестественное, нечто даже иногда противоестественное, человек все-таки предпочитает говорить прозой. И, наверное, неслучайно именно Рождество из всех прочих событий Евангелия так привлекало к себе внимание. Это тоже влияние западной традиции, в которой Рождество более Пасхи было осмысленно в культуре. Из этого не следует делать далеко идущих выводов о том, что для западных христиан Рождество важнее Пасхи, это было бы слишком поспешное и необоснованное умозаключение. Но Рождество, как общий праздник, праздник, незамутненный мыслями о страданиях, но в то же время не так светящийся светом грядущего воскресения. Стихотворения 19-го века, хотя бы взять Афанасия Фета, наугад, очень характерные стихи:

Ночь тиха во тверди зыбкой, звезды южные дрожат,
Очи матери с улыбкой в ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних. Вот пропели петухи,
И за ангелами в вышних славят Бога пастухи.

А вот современный поэт, продолжающий, как мне кажется, ту же традицию, Лев Болеславский:

Рождественская звезда.

Заледенелый день не из-за той ли дальней,
Невидимой рождественской звезды растоплен в слезы
И в молитве длани ни к ней ли в храме простираешь ты?
К ней, знаю, к ней. Покуда крепко сплю
Летишь за той звездой из Вифлеема
И говоришь рожденному - люблю.
За всех, кто спит, за все, что ныне немо
И два тысячелетья на земле летят как вздох и тают в крике -
Жажду! Он каждый день рождается,
В свой срок, в свой час рождается он в каждом
И я проснусь с тоской о высоте, когда прольется в душу осиянье
И я во след Рождественской звезде
Пойду к тому, кто завтра солнцем встанет.

Конечно, когда сегодня в России человек берется за перо, чтобы написать стихотворение о Рождестве, перед его взором внутренним, а может быть и внешним, всегда присутствуют два автора: Борис Пастернак и Иосиф Бродский. Иосиф Бродский дал своеобразный обет, и каждый год, почти каждый год, на протяжении своей поэтической жизни обязательно писал рождественское стихотворение. И тот же Бродский давал оценку "Рождественской звезде" Бориса Пастернака и подчеркивал, что Пастернак, несомненно, идет от ренессансной живописи, прежде всего от нидерландской живописи, от Брейгеля. И повторяющиеся литерации, и развернутость пейзажа и некоторая овальность стиха - это все делает рождественское стихотворение Пастернака своеобразной ренессансной, очень спокойной, гармоничной панорамой.

Вдали было поле в снегу и погост
Ограды, надгробья, оглобля в сугробе.
И небо над кладбищем полное звезд.
А рядом неведомое, перед тем, застенчивей плошки
В оконце сторожки мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Но вот как видит Рождество современный поэт Александр Зорин.

Александр Зорин:

Написано в 77-м году, между прочим, называется оно "Десант".

Рождественская метель раскачивает колыбель,
Баюкает безответно на ладонях адвента.
Оттуда, где вечный свет, на площадь темнее нет
Спускается неприметно, покачивается на стропах ветра.
Христос, золотой голыш, я вижу, как ты паришь
Над крышами, над горбатым, пустым, но гордым Арбатом.
В колодец, в раструб двора спускаешься
Детвора детсадовская тут как тут ловит твой парашют
Чудовищный водоворот событий
Вразлад, вразброд тотальных систем и вер
В клюв каркающего СССР
В родимый наш хаос, хаос вступает младенец Христос.
Сверкает над крышами хрупко рождественская скорлупка.

Яков Кротов:

Рождество - это уже не спокойное шествие, словно на картине 16-го столетия, это нечто вроде десанта. И здесь аллитерация далеко не на "о". Смотрите, появляется слово "адвент", "андвентус" - так на латыни называется период пришествия, предшествующий Рождеству пост, Рождественский пост. И очень характерно, что в стихотворении современного поэта, обозначающего себя как православного, входит именно католическое слово. Потому что все-таки эта поэтика изначально по всем своим формам пришла с Запада. И слышны, словно разрывы гранат: "Десант Христа в мире!" Схожи мотивы в стихотворении поэта Макса Жарницкого.

Перед Рождеством.

Покуда пастухи идут, пока Мария в чреве носит,
Покуда римляне редут колючей проволокой обносят.
То есть не римляне совсем, и не тогда, а где-то не ны
Сколочен из простых систем мир, в коем человек на глине
Замешен был не торопясь, и теплотой насыщен сдобной.
Есть историческая связь с пастушеской сумой удобной,
И можно влить себя в толпу и песни распевать привалом
Но за ближайшим перевалом Бог вклинится в твою судьбу.

В 19-го веке редко когда женщина бралась за поэтическое перо. И вот стихотворение "Рождество Христово" Екатерины Львовой, классичное, спокойное:

Благословен тот день и час,
Когда Господь наш воплотился.
Когда на землю он явился,
Чтоб возвести на небо нас.

Это просто катехизис, переложенный в некоторую стихотворную форму. А вот небольшая поэма "Путешествие волхвов" одной из самых известных современных поэтесс России Ольги Седаковой.

Путешествие волхвов.

Тот, кто ехал так долго и так вдалеке,
Просыпаясь, и вновь засыпая и снясь
Жизнью маленькой, таящей на языке
И вникающей в нас, как последняя сласть
Как открытая связь от черты на руке
До звезды в широчайшей небесной реке
Тот и знает, как цель убывает в пути
И растет накопленье бесценных примет
Как по узкому ходу в часах темноты
Пробегает песком пересыпанный свет.
И видения тысячи лет из груди выбегают
Как воздух и ждут впереди.
Или некая книга во мраке цветном и сама темнота
Но удобно для глаз, словно зрение,
Упавшее вместе с лучом, наконец, повзрослело,
Во тьме укрепясь, и светясь, пробегает над древним письмом,
Как по праздничным свечкам на древе густом.
Или зимняя степь представлялась одной
Занавешенной спальней из темных зеркал,
Где стоит скарлатина над детской тоской,
Чтобы лампу на западе взгляд отыскал.
Как кристалл, преломленный в слезах и цветной,
И у лампы сидят за работой ночной.
Или словно лицо, приподняв над листом,
Вещество открывало им весь произвол.
Ясно зрящие камни с бессмертным зрачком
Освещали подземного дерева ствол,
Чтобы каждый прочел о желанье своем,
Но ни тайны, ни радости не было в нем.
Было только молчанье и путь без конца.
Минералов и звезд перерытый ларец
Им наскучил давно, как лицо без лица,
Их измучил, в лицо им глядящий конец.
Словно в груде колец, не нашарив кольца,
Они шли уже прочь в окруженье конца.
О, как сердце скучает, какая беда.
Ты, огонь положивший, как вещь меж вещей
Для чего меня вызвал и смотришь сюда?
Я не лучше из многого в бездне твоей.
Пожалей эту бедную жизнь, пожалей.
Что она не любила себя никогда,
Что звезда нас несет и несет как вода.
И они были там, где хотели всегда.

Конечно, анализировать поэзию - занятие неблагодарное, но вот только одно замечание - возникает слово "молчание". Современный поэт оказывается у самого донышка поэтической речи, вообще всяческой речи, и перед ним поднимается вопрос: а не ценнее ли молчание, чем любая речь? Вопрос глубоко христианский, потому что изначально именно в христианстве, где вера в Иисуса и его рождение есть вера в Бога-слово, одновременно появляется ощущение, что после этого слова другие слова уже не уместны. Свое стихотворение читает Зинаида Миркина.

Ни почему, ни от чего, никак и не зачем,
Когда глаголет Божество, мир совершенно нем.
Не предсказать и не понять и объяснить не смочь,
Когда на мир сходит благодать, слова уходят прочь.
И только слезы, только вздох, не в снах, а наяву.
Вот в этот час родится Бог в каком-нибудь хлеву.

А вот стихотворение Александра Куликова, посвященное Рождеству:

Вот опять беспечный мальчик, что со мною век бедует,
Тишину и чай горячий мне под вечер наколдует.
А на лестнице упругой наколдует ожиданье
И с тоской, моей подругой, сядет в полночь за гаданье.
Карты старые и пепел, воск и влажная ладошка.
Да, я буду чист и светел, что твой месяц за окошком.
Да, я буду сыт и счастлив, не богатый и не бедный.
И в рождественские ясли положу свой крестик медный.
Спи, младенчик, не тревожься тем, что мир враждой расколот,
Ты уже не обожжешься о его зловещий холод.
Ты храним вечерним небом да неведомой звездою.
Ты храним вином и хлебом да молитвою святою.
Спи, младенчик, снег и ветер не ворвутся в эти двери.
За тебя теперь в ответе каждый, даже кто не верит.
Даже кто боится верить, не сбежит от ощущенья,
Что твоей пригоршней мерить будет людям Бог прощенье.

Рождество - для поэта, верующего, неверующего, для любого человека, который внимательно слушает поэта, в надежде открыть что-то свое, но имеем ли мы право открывать в Рождестве что-то свое? Тот же Иосиф Бродский полагал, что нет, что человек, который пытается евангелиевскому сюжету навязать свою собственную драму, это уже некоторое кощунство. И, тем не менее, а есть ли другой способ, мистика Рождества, христианская мистика Рождества и встреча Рождества? Какими мотивы здесь являются определяющими, и помогает ли поэзия нащупать тот нерв, который составляет саму суть христианства? В 19-м веке Рождество решалось просто и, может быть, одно из лучших стихотворений 19-го века: 1892-й год, Владимир Соловьев: "Да с нами Бог, не там, в шатре лазурном, не за пределами бесчисленных миров... Он здесь теперь, владеешь ты всерадостною тайной, бессильно зло, мы вечны, с нами Бог". "С нами Бог" - так расшифровывается одно из имен Спасителя - Эммануэль. 1892-й год. 1920-й год - стихотворение Осипа Мандельштама: "Где ночь бросает якоря в глухих созвездьях Зодиака, сухие листья октября, глухие вскормленники мрака. Куда летите вы, зачем от древа жизни вы отпали? Вам чужд и странен Вифлеем, и ясли вы не увидали". Здесь уже нет никакого торжества, здесь нет уже никакой всерадостной тайны, а есть ужас перед тем вихрем сухих листьев Великого октября, который, в конце концов, замотал и самого поэта. Словно из пепла, из ниоткуда возрождается традиция рождественского стиха. Но теперь у современного поэта этот стих уже совершенно другой, он лишен и трагичности Мандельштама, и высокоторжественного и в тоже время немножко декадентского славословия Владимира Соловьева. Вот поэма, написанная терцинами, трехстишьями, наподобие Данте, сложнейшая поэтическая форма, автор - Евгений Сабуров, известный многим как экономист, политик, бывший министр и поэт.

Рождественские терцины.
Первая песнь.

И я вошел в набитый праздником квартал,
Разносчик нечистот меня окликнул строго:
Откуда? И туда ли я попал?
Но я безмолвно пересек дорогу
От пят до головы подвижная мишень
Для всех от моего до твоего порога.
Тем временем аляповатый день
По-своему окрасил бок слоновый
Дома и солнечным плевком оттер шетень
Утреннею чищенной подковой
Дом засиял, густея у двери отеками небесной крови.
Плюгавые ершились фонари
И каждый грузовик старался быстрым ором
Хоть с кем-то хоть о чем поговорить.
Но лающим застигнут разговором
Я принужден был ехать по Москве
То там то сям изматерившись по заторам.
Когда же, наконец, в какой-то сквер мной плюнули
То окриком, как прежде
Меня ошпарил со спины разносчик скверн.
Кусками отпадать пошла одежда с меня,
И я остался гол, без женщин и без друга, без надежды.
Однако же прозрачно и легко
Мои глаза на сшелушившиеся брюки
Глядели с невесомых облаков
И так на юг, простерши руки,
Я оставался до исхода дня,
Латинский крест, зажавши, как поруку
Что есть еще надежда для меня, что в воздухе еще белеют нимбы
Что жало вырвано из жалок Сатаны
И это Бог нам посылает зимы.

Вторая песнь.

Меня опять окликнули.
Я резко на клекот оглянулся и увидел:
Архангел находил на Поднебесную.
По ходу своему, подмяв обиды, злость, неудачу
Свежими глазами он изо всех глядел как победитель
О, Господи, святая сила с нами.
Людские взгляды розового лона небесной памяти
Пошли голубоватыми снегами.
И так я содрогался изумленно, случайные слова вымямливая немо
Святой любви свидетель незаконный
И только и могу, что строго внемля,
Отметить, как восторженно и чинно
Архангел находил на землю.
И этому одна, одна причина,
Я карту потерял, не может быть двух мнений
И не найти пути в небесную отчизну.
Мне изо всех углов зловонные измены
Еще минута, взвоют отходную.
Влачу я душу кисло-сладким пеньем
Еще минута, я тебя миную
То розовый, то голубой Архангел,
Ты мимо, я назад. Еще минута.
Так сетовал я, сам собой оплакан,
Когда смеющийся еврей-священник
На полтоски меня одернул нагло.
Он выговорил чин, жуя служебник,
Олрил меня и сунул крест латинский
Сказав, вы спасены святым крещеньем.
Я вышел в край - ангелы крутились
И тот священник с животом огромным
Невыносимым пламенем лучился
И Бог приветствовал меня спокойным громом.

Третья песнь.

На темный воздух, прокипевший снегом, я, пополам сломавшись, налетел,
Заворожен неосторожным бегом.
Когда в меня сквозь нищую фланель
Просунулся, нашаривая ребра,
Нежданный лекарь - мокрая метель.
Бил снизу вверх, заведомо недобрый, сворачиваясь, бил под облака тот,
Кем я был навеки попран.
Не ветер, мука и тоска,
Вся наша жизнь лишь обученье смерти,
Которая, как дух святой легка.
И он глядел, как я ломился в двери
Безумием органным полоща
Кипящий воздух через тысячу отверстий.
Венчается на царство - он кричал.
По швам с натуги лопнувшее тело
Твоя душа венчается треща.
И я сморкался мокрою метелью, под вздох, осоловевший, бит навзрыд,
Пока душа моя не отлетела
Пока душой, как облаком, покрыт
Двойною тайною связанный заранее
Не оказался там, где жгли костры,
Заботясь об усталом караване,
Не в первый раз перегонявшие овец,
Глядевшие на небо в ожиданье
И те, держащие угольники отвес
Совсем другие, но на те же звезды
Глядевшие из глубины сердец.
Я учился жить единственною просьбой,
Стоящей горла поперек
Чтоб этот мир и этот мокрый воздух
Сказали, наконец, что с нами Бог.

Поэтический аналог Венички Ерофеева "Москва-Петушки". Это безумное метание, это абсолютный хаос, но хаос, который предшествует рождению мира, который предшествует творению, хаос не греховный. Свое стихотворение, посвященное Рождеству, читает Лев Болеславский.

Рождество.

Величит душа моя Господа, прислушалась к тайному чреву,
И чуть отягощенною поступью с Иосифом двинулась к хлеву.
Приюта, пришедшим на перепись, в семействе людском не нашлось им.
Пошли, в доброте не изверились, к животным, траве и колосьям.
Глазами внимательно ясными глядели волы и ягнята.
На кучу соломы за яслями легла в осиянье заката
И вспомнила день и сквозь тишь его внезапных гармоний объятие
И ангела ей возвестившего, что станет она Богоматерью.
Как в радости, в изумлении об этом сестре говорила
Как плод драгоценный взлелеяла, речей не забыв Гавриила
Смеркалось, средь звезд в изобилии, разверзших на тверди небесной
Как нежные розы и лилия одна была гостью чудесной
Отца и вселенной посланница мерцала в ночи над Марией
Дрожа за событие, что станется на этой планете впервые
А в городе спали без просыпа, давно улеглись в Вифлееме
"Величит душа моя Господа", - рекла и подумала: время.
Ждала разрешения чудного, с ней травы, созвездья, деревья
Как в мир он торопится, чуяла, как рвется взыгравший во чреве
И напрочь все страхи отринула, и вся просияла в восторге
Стучит его сердце внутри меня, во мне его очи восходят
Недетским почудился голосом крик первый младенца средь мрака,
Когда этот воздух, сколь горестный, сколь древний вдохнул и заплакал
И стало еще золотистее свечение нимба над нею
Как будто из глуби таинственной струилось рассвета нежнее
И стаяли звездные россыпи, и с новою чудною силою
"Величит душа моя Господа", - сказала, взяв на руки сына.

Иосиф Бродский, осмысляя свои собственные стихотворения, посвященные Рождеству, писал, что плохая поэзия все время делает Рождество поводом для размышлений о себе. Но в то же время, пожалуйста, мы открываем "Рождественские стихи" Бродского, самое знаменитое - 72-го года, начинается-то как: "В Рождество все немного волхвы. В продовольственных - слякоть и давка, из-за банки кофейной халвы производят осаду прилавка. Грудой свертков навьюченный люд, каждый сам себе царь и верблюд". И окончание: "Но когда на дверном сквозняке из тумана ночного густого возникает фигура в платке и младенца, и Духа святого ощущаешь в себе без стыда. Смотришь в небо и видишь: Звезда!". И вот это ощущение пути становится доминирующим часто в современной русской поэзией и перекликается с путем, как его понимали первые христиане, начиная с апостола Павла - путь, узкий путь к спасению. Свое стихотворение читает Макс Жарницкий.

Рождество.

Стройны заснеженные ели, и вьюги множат вихри ласк
Не на Оби и Енисее, а ближе, по пути в Дамаск.
Он начинается с крыльца, с объятий жарких,
Где сон от первого лица щедр, как добыча попрошайки.
Он между полюсов парит над миром, над березой ржавой.
Дамаск, рождественский магнит подвесил души над державой.

Пропуская через себя Рождество как событие, современный поэт совершенно по-другому начинает воспринимать и время. Свое стихотворение читает Александр Зорин.

Рождество.

Что у Господа один миг, то у нас две тысячи лет.
К восхищенной земле приник отдаленный нездешний свет.
Доло девственное осенил, потому и родился сын света,
Семя звездных высот, чтобы в нас завязался плод.
Не оставит всхода зерно, если не распадется в прах,
Потому и упало оно в бездны горя, в бесплодный страх.
Миг тот тысячелетия для нам в себе дано превозмочь.
Понесет или нет земля, как ее пречистая дочь?
Нет, еще не взошел посев, побивая то град, но навет.
Что у Господа девять месяцев, то у нас девять тысяч лет.

И еще одна навязчивая тема у современных поэтов - это слово "скука", слово "пустота". Не надо думать, что современному христианину эти понятия незнакомы, скорее прямо наоборот - именно потому, что знакомы, человек приходит ко Христу и тут останется. Читает свое стихотворение Софья Греч.

Сквозь сумрак ночи безмятежно нисходит ангел с высоты
Крылом нарушив белоснежным томленье скучной пустоты
И песнь из уст его над бездной летит наивно и чиста
Так удивительно, что звезды свет льют в бездну, что пуста.
И нет уже ни запустения, ни безнадежной темноты,
Открыл с лучом пересеченья реальность чуда и мечты.

И опять перед христианином стоит с колоссальным упреком Иосиф Бродский: "Когда современный художник начинает выкручиваться за счет евангелиевского сюжета, мне всегда неприятно. Тут вы сталкиваетесь с фактом, когда меньшее интерпретирует большое". Но удивительным образом здесь Бродский почти дословно воспроизвел общее место рождественской поэзии богослужебной, византийской, которая дошла до наших дней. Ее главная тема, ее нерв: меньшее рождает большее. Земля вмещает того, кто создал весь Космос. Как это может быть? И в этом смысле, когда поэт интерпретирует Рождество, это продолжение этой же традиции. И не надо думать, что поэты этого не чувствуют, что они делают нечто наглое, невозможное, но невозможность - это суть Рождества. Вот стихотворение Зинаиды Миркиной.

И разрасталась тишина.
Сперва была размером с крону берез.
И вот горе равна и небу над вечерним склоном.
Так где и в чем ее итог? В чем смысл света на закате?
И если слово - это Бог, то тишина - есть Богоматерь.
Благословенна тишина высот бледнеющих и ширей,
Ты Бога выносить должна в моей душе и в этом мире.

И вот еще один современный поэт - Ольга Седакова.

Ты гори, невидимое пламя, ничего мне другого не надо.
Все другое у меня отнимут, не отнимут, так добром попросят.
Не попросят, так сама я брошу, потому что скучно и страшно.
Как звезда, глядящая на ясли, или в чаще малая сторожка.
На цепях почерневших качаясь, ты гори, невидимое пламя.
Ты лампада, слезы - твое масло, жестокого сердца сомнение.
Улыбка того, кто уходит. Ты гори, передавай известье,
Спасителю, небесному Богу, что его на Земле еще помнят,
Не все еще забыли.

История с этим стихотворением заключается в том, что его перевели на итальянский язык и включили в специальный сборник для итальянских католиков на весь богослужебный год "Стихотворения поэтов Италии и различных стран мира", христианские стихотворения, которые должны не просто читаться, а петься во время богослужения. Вот как звучит это стихотворение на итальянском языке, русский фольклорный размер переводчик сохранил. Что это означает для итальянского уха - для нас некоторая загадка.

Чем современная христианская поэзия, в том числе стихи на рождественскую тему, конечно, отличается от прежней поэтической традиции?

Ольга Седакова:

В католичестве сейчас много попыток примирить творчество с церковью, как-то соединить, и вот эта антология, которая называется "Ты гори, невидимое пламя", как раз попытка собрать поэтов 20-го века без натяжек, таких действительно ведущих поэтов 20-го века, найти связи их с календарем. Так что, допустим, на Страстную пятницу, оказывается одно из самых сильных стихотворений Паула Люцелана. И это не просто книжная затея, а эти вещи поют в храме, вот в этом монастыре Бозе. Поскольку, вы знаете, в богослужениях есть места, которые может занимать новая поэзия. И у нас есть такие свободные места, где может быть новый текст. Постепенно ведь он собирался, это же не было сразу создана вся система поэзии литургической, и она допускает такие вещи. И я сама слышала, как они поют на старые распевы. Это соединение старого речитативного простого распева с новыми стихами. И меня поразило, что не получается тем не менее храмового пения, потому что слышен одинокий голос, даже если его поют хором, голос этот одинокий. Хор умножает этот смысл, ему придается какая-то монументальность, на самом деле, но тем не менее само состояние этих текстов - это состояние одинокого человека, у всех, кто сюда включен. Я как раз и задумываюсь, что же случилось, может ли современный автор, даже не в связи с церковью, есть ли в его голосе нечто общее? Новая поэзия стала давно, с Петрарки (по существу), голосом одинокого человека. Я думаю, что если посмотреть на состояние церковного человека, то мы там увидим того же одинокого человека, что соборность или какая-то общинность это, скорее, желаемое, но не реальность. Переживания очень одинокими остаются на самом деле. Я думаю, просто искусство более чутко исторически, оно не хранит как церковь то, что когда-то было действительно песней единства, оно отражает, то, что есть. И церковный человек тоже одинок в своей вере, если всерьез об этом подумать.

Яков Кротов:

В современной русской поэзии постоянно возникает тема Рождества как события, которое совершается внутри человека. Это опыт мистиков и мистиков немецких. Есть стихотворения, двустишия немецкого мистика 15-го столетия, безымянного, его называли Селезский ангел. И в этом двустишье он писал: "Ты веруешь, что Иисус родился в древнем селе, но это бесполезно, если Иисус не родился в твоем сердце". Это не перевод, это подстрочник. И всех поэтов, которые участвовали в сегодняшней передаче, объединяло это стремление, чтобы Рождество из события внешнего, пускай даже объединяющего весь народ, превратилось, прежде всего, в событие внутреннее. Что будет за этим, когда Иисус родится в душе человека? Это будущее.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены