Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
27.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[28-12-01]
Ведущий Сергей Сенинский
- К 10-летию либерализации цен в России. Сергей Сенинский: Новый закон, регулирующий оборот сельскохозяйственных земель в России, без преувеличения, станет, видимо, самым главным законом наступающего, 2002 года. Напомню, принятый осенью 2001 Земельный Кодекс регулирует куплю-продажу – если кратко, без деталей – лишь земельных участков, находящихся в муниципальной собственности, в том числе – занятых предприятиями, а также приусадебных и им подобных участков. В целом это чуть более 2% всех земельных угодий в стране. Площадь земель сельскохозяйственного назначения, по поводу самой возможности купли-продажи которых было столько споров, в 12 раз больше. Концепция будущего законопроекта, предусматривающего включение в оборот и этих участков, стала на минувшей неделе предметом специальных слушаний, которые прошли в Государственной Думе России. На них побывал наш московский корреспондент Иван Трефилов: Иван Трефилов: Площадь сельскохозяйственных земель в России превышает 400 миллионов гектаров, что составляет около 24% от общего земельного фонда страны. До сих пор их оборот никак законодательно не регулируется. Земельный кодекс, вступивший в силу в 2001 году, относит эту проблему к ведению отдельного закона. Ожидается, что документ будет принят в середине 2002 года, и сейчас против этого не выступает уже никто. Сегодня даже коммунисты и близкие им по взглядам политические силы предпочитают рассуждать только о деталях. В новом законе будет несколько принципиальных позиций, о которых уже сейчас спорят эксперты. Прежде всего, оборот каких сельскохозяйственных земель этот документ должен регулировать. Говорит заместитель председателя комитета Государственной Думы по собственности Григорий Томчин: Григорий Томчин: Земля с/х назначения разная и по-разному должна регулироваться. Здесь нужно сказать о том, как она используется. Либо это – средства производства, а это получаются сельскохозяйственные угодья… Либо это – «публичные» земли, а это уже может быть и место проживания. Либо это – поверхность под сельскохозяйственные предприятия, а это – часть недвижимости… Иван Трефилов: Генеральный директор Центра международных инвестиций в агропромышленный комплекс, бывший министр сельского хозяйства России Виктор Хлыстун отстаивает иную точку зрения: Виктор Хлыстун: На мой взгляд, мы должны, прежде всего, определить сферу регулирования этим законом. И то, что мы хотели бы в результате получить. Нужно четко определить, что этот закон имеет отношение только к товарному сельскохозяйственному производству! Под его регулирование не подпадают личные, садовые, дачные и другие участки. А подпадают только индивидуальные фермерские и корпоративные сельскохозяйственные предприятия. На все другие участки распространяется режим, определенный Гражданским и Земельным кодексами. Иван Трефилов: В целом представители левой оппозиции настаивают на том, чтобы в свободный коммерческий оборот попало как можно меньше нынешних сельскохозяйственных угодий. Например, председатель комитета Государственной Думы по аграрной политике Владимир Плотников предлагает утвердить в новом законе даже перечень земель, не подлежащих свободной купле-продаже: Владимир Плотников: К первой группе относятся земли, изъятые из оборота. Это земли, не подлежащие передаче в собственность. К таким землям мы предлагаем отнести участки государственных племенных, элитно-семеноводческих хозяйств, мелиоративных систем, земли под дорогами и лесными полосами. Ко второй группе относятся земли, ограниченные в обороте. Это земельные участки пашен, сенокосов, пастбищ и других сельскохозяйственных угодий. Такие земельные участки могут предоставляться в частную собственность, но - ограничиваться в обороте, в соответствии с законом. Иван Трефилов: Пока не определены также позиции сторон и в том, кто сможет и кто – нет покупать сельскохозяйственные земли в России, а также - как государству следует ограничивать права владельцев участков? Григорий Томчин, заместитель председателя комитета Государственной Думы по собственности, утверждает, что обсуждать эти положения пока рано: Григорий Томчин: Только тогда, когда мы разделим понятия и поймем, о какой земле идет речь, тогда мы сможем грамотно наложить пределы собственности и ограничения применения. Тогда можно уже будет возрождать и систему контроля и с помощью суда отбирать эту землю у любого, а не только у частного собственника. То есть - и у муниципального собственника тоже, если он не исполняет это ограничение применения. И у государства тоже отбирать землю по суду и продавать другому, если оно не исполняет эти ограничения… Иван Трефилов: Но некоторые ограничения прав собственников в новом законе, похоже, появятся неизбежно. О некоторых их них говорит Владимир Плотников, глава комитета Думы по аграрной политике: Владимир Плотников: Целевое назначение земельного участка может быть изменено только при отчуждении земель для государственных или муниципальных нужд. А также - в случаях, предусмотренных законодательством, по решению правительства РФ и органов исполнительной власти, то есть субъектов РФ. Лица, приобретающие земли сельскохозяйственного назначения, должны иметь практический опыт ведения товарного сельскохозяйственного производства и обладать специальной профессиональной подготовкой… Иван Трефилов: Намерение установить законом квалификационные требования к потенциальным покупателям сельскохозяйственных угодий поддерживает и бывший министр сельского хозяйства России Виктор Хлыстун: Виктор Хлыстун: Будет полезно ограничить определенным образом по квалификационным требованиям. Хотя допускаю возможность, что это будет поводом для произвола чиновников впоследствии. Тем не менее, абсолютное большинство европейских стран - не изначально, а в ходе развития земельных отношений - пришли к тому, что необходимо все-таки предъявлять какие-то требования к собственнику земельного участка. Слишком высока будет цена, если придет человек и купит земельный участок в сотни гектаров, - не 6 соток для личного подсобного хозяйства, а сотни гектаров - и в результате неиспользования или деградации этот участок весь выбывает из сельскохозяйственного производства… Иван Трефилов: Иной точки зрения придерживается председатель комитета Государственной думы по собственности Виктор Плескачевский: Виктор Плескачевский: На сегодня у нас есть только один вид объектов оборота, в котором применяются специальные квалификационные требования участникам, это - оружие. Оборот оружия происходит только между участниками оборота и категорически запрещен для всех остальных лиц. Хотим ли мы это для земли или нет, но это нужно обсуждать. Это - вопрос техники… Иван Трефилов: Можно предположить, что одним из наиболее спорных положений будущего законопроекта станет также судьба тех земельных долей, на которые были разделены земли бывших колхозов и совхозов в процессе их реформирования в начале 90-х годов. По статистике, около 12 миллионов человек тогда получили право на выделение собственного участка, однако три четверти их них землю в пользование так и не получили. Говорит заместитель председателя комитета Государственной Думы по собственности Григорий Томчин: Григорий Томчин: Очень неудачное было вот это деление на права от общей долевой собственности. Теперь нам очень тяжело будет из этого выходить. Но здесь, наверное, нужно согласиться, что этим законом надо поставить точку на этой собственности. И каждому дать такую возможность: то ли он сдает это право и получает капитал, то ли он сдает это право и получает землю. Иван Трефилов: В отличие от либеральных экспертов, их оппоненты рассуждают иначе. Председатель аграрного комитета Думы Владимир Плотников убежден, что владельцы долей на реальную землю претендовать и не должны: Владимир Плотников: Необходимо … ввести понятие, что земельная доля – это не конкретный земельный участок, а условная доля в праве общей долевой собственности на с/х угодья. Поэтому предлагается осуществить оборот земельных долей как оборот прав на земельную долю!.. В результате сделки новый владелец земельной доли становится не новым владельцем конкретного земельного участка, а участником общей долевой собственности на с/х угодья, взамен бывшего собственника земельной доли… Иван Трефилов: Пока оппоненты смогли договориться лишь о том, что владельцы земельных долей без проблем смогут получить участки в коллективную собственность. Говорит бывший министр сельского хозяйства России Виктор Хлыстун: Виктор Хлыстун: Является ли земельная доля абсолютно необходимым инструментом регулирования земельных отношений? Разумеется, нет. В определенной степени, сегодня это - уже прошедший день. И от него следует постепенно уходить, но, подчеркиваю, постепенно! То есть, не ликвидируя этот институт, а трансформируя его в институт законодательно обеспеченных прав. Инструменты могут быть самые разные. Я предполагаю, что будет использоваться такой инструмент: передача в качестве своего взноса в акционерный капитал, либо какой-либо другой капитал. Но при этом нужно сохранить право выделения для создания фермерского хозяйства и для присоединения к своему личному подсобному хозяйству. Иван Трефилов: Вместе с тем, по словам председателя комитета Государственной думы по собственности Виктора Плескачевского, как именно частные владельцы смогут выделить свою земельную долю, пока так и не решено: Виктор Плескачевский: Учитывая, что по факту это все-таки совместная собственность… И здесь, на мой взгляд, идеально применимы меры корпоративного права. Идеальная ситуация – это когда все владельцы долей внесли их в некое общество. Дальше уже действуют нормы корпоративного права, которые описывают…. каким образом собрание избирает главу правления? Каким способом принимаются все решения? Во всех остальных случаях эта проблема превращается в принципиальную… Иван Трефилов: В частных разговорах многие участники состоявшихся в Государственной Думе слушаний говорили, каким в итоге окажется законопроект об обороте в России земель сельскохозяйственного назначения, станет ясно только весной будущего года. К этому времени свой вариант законопроекта обещает подготовить правительство. Сергей Сенинский: Иван Трефилов, наш корреспондент в Москве. Новое правительство Аргентины, переживающей острейший финансовый кризис, объявило на минувшей неделе о планах выпуска в обращение в январе 2002 года новой валюты – причем, не вместо, а в дополнение к двум уже действующим в стране – аргентинскому песо и американскому доллару. Властям катастрофически не хватает денег даже на выплату зарплат государственным служащим или пенсий пенсионерам. С 1991 года курс аргентинского песо жестко привязан к курсу доллара, действует так называемая система «валютного управления», при которой Центральный банк страны может напечатать ровно столько песо, сколько он имеет долларов в своих резервах. Десять лет назад эта система позволила быстро покончить с гиперинфляцией, достигавшей 5000% в год – это вдвое больше, чем рост цен в России в 1992 году, после их либерализации. Однако траты правительств – как центрального, так и провинций – по-прежнему превышали объемы поступлений. Денег не хватало, а печатать новые – нельзя: ведь, согласно требованиям системы «валютного управления», сначала страна должна заработать для этого - дополнительные доллары. А новая, параллельная валюта, которая должна вскоре появиться, от этих «долларовых» обязательств свободна. Стало быть, её печатать – можно! Новый министр финансов заявил, что на новые деньги уже в ближайшие дни будет создано около 1 миллиона новых рабочих мест… Временно исполняющий обязанности президента Аргентины Адолфо Родригес Саа в минувшую среду выступил перед руководителями крупнейших профсоюзов: Адолфо Родригес Саа, и.о. президента Аргентины: …..Отныне … для власти … все аргентинцы равны! … Все аргентинцы!!! …… Выпадут нам испытания – мы будем переживать их вместе!… А когда придут удача и блага, они тоже будут - для всех аргентинцев, не только для избранных!!!…. Сергей Сенинский: Итак, третья, параллельная валюта Аргентины: плюсы и минусы её введения – в оценках некоторых экспертов по экономике стран Латинской Америки. Джон Вильямсон, сотрудник Института международной экономики, Вашингтон: Джон Вильямсон: Я не думаю, что это может пойдет на пользу. Любой аргентинец, получивший новые деньги, постарается отделаться от них как можно скорее, что лишь подстегнет инфляцию. Это станет еще одним предупреждением, что серьезные финансовые проблемы страны нельзя решать с помощью таких трюков. Власти Аргентины вводят новую денежную единицу, потому что им надо чем-то платить людям зарплату. И правительство надеется, что аргентинцы станут широко пользоваться этими деньгами. Тогда правительство сможет по-прежнему тратить, не оглядываясь. Но все зависит от того, захотят ли люди пользоваться новой валютой?.. Сергей Сенинский: Продолжает – также из Вашингтона - Ана Эйрас, сотрудник исследовательской организации Heritage Foundation: Ана Эйрас: Президент Аргентины пытается доказать, что новая валюта - не просто бумажка, что она, как он выразился, будет обеспечена всеми богатствами государства. Но как оценить эти богатства? В начале 90-х годов значительная часть государственной собственности была приватизирована. Осталось немного. Кто и кому будет теперь продавать, скажем, здания посольств? А если продавать президентский дворец, то куда переберется президент? В отель?!. Смешно об этом даже говорить!.. Но правительство должно делать какие-то заявления. Иначе рынок не воспримет новую денежную единицу всерьез. Именно рынок - то есть аргентинцы, люди, которые покупают и продают товары и продукты. Сколько будет, например, в новой валюте стоить чашка кофе или пакет молока? Один аргентино? Два? А, может быть, пять или шесть? Это будет решать именно рынок, а не правительство!... Джон Вильямсон: Идея создания новой валюты возникла в различных провинциях страны, которые пытались получить в свое распоряжение хоть какие-нибудь деньги, когда правительство страны отказалось их финансировать. Губернатор провинции Буэнос-Айрес ввел свою денежную единицу - «патаконос», а теперь федеральное правительство будет печатать «аргентинос». Дело в том, что они не могут печатать больше песо, потому что его курс жестко привязан к доллару - один к одному. Это значит, что они могут печатать новые песо, только когда у них появятся новые доллары, но просто так долларов им никто не даст. Многие эксперты уже полагают, что эту жесткую привязку песо к доллару теперь следует отменить. Но аргентинские власти не хотят глотать эту «горькую пилюлю». В результате они выбрали альтернативный подход, который, по сути, дает им еще меньше надежд на улучшение ситуации... Ана Эйрас: Я, честно говоря, не вижу никаких плюсов введения новой валюты. Разве что правительство сможет еще какое-то время содержать на своё жалованье прежнее количество людей, которое давно пора сократить. Ну, а главный минус – это угроза инфляции. Аргентинцы будут получать фиксированную зарплату, в то время как цены в магазинах станут расти. Что касается обещания временного правительства создать на новые деньги миллион новых рабочих мест, то аргентинцы знают, что власти редко выполняют свои обещания. Я ожидаю также, что люди постараются отделаться от новой денежной единицы как можно скорее. Они станут покупать на нее доллары или какие-то вещи – все, что угодно, только бы поскорее сбыть с рук «аргентино». Всего месяц назад я была в Аргентине, когда в провинции Буэнос-Айрес пытались ввести свою денежную единицу «патаконос». И люди не хотели ее брать. Я спрашивала, почему? А мне отвечали: мы знать не знаем, что это такое. Сейчас вы увидите то же самое. Всему тому, что говорит правительство, трудно поверить… Сергей Сенинский: Ана Эйрас, сотрудник исследовательской организации Heritage Foundation. Обзор некоторых публикаций очередного номера британского еженедельника «Экономист». С содержанием последнего в уходящем году номера журнала мы начали знакомить вас на прошлой неделе, сегодня – завершаем обзор. Мария Клайн: Мария Клайн: «Значение выбора» – статья о путях эволюции промышленных компаний, одной из основ современной мировой экономики. В отношении их будущего существуют три типа прогнозов. Первый, особенно популярный в кругах антиглобалистов, - небольшая группа гигантских корпораций, возникших в результате слияний более мелких, стремится к глобальному контролю, а каждая из них обладает большей властью, чем многие государства. Однако, пишет «Экономист», если в 70-ые годы трио крупнейших компаний контролировали 90% автомобильного или телевизионного рынков США, то сегодня доля каждого такого трио не превышает уже 50%. Второй тип прогнозов утверждает обратное: что крупные компании – пережиток прошлого. И указывают, например, на американские компании, которые собирают компьютеры на заказ – по телефону - не имея ни сборочных цехов, ни постоянного штата, а доставляются компьютеры заказчикам по почте, через которую производится и оплата заказа Однако – сравните такую компанию, скажем, с General Motors!… Третий тип прогнозов – сродни второму. Что, мол, единые компании будут вытеснены сетевыми структурами. Примеры подобных – не только японские «кейрецу» или южнокорейские «чеболи». Не только компании, связанные перекрестным владением акциями, как в Италии. Сюда же можно отнести, скажем, временные объединения мелких компаний в американской Силиконовой Долине - для разработки очередной технологической новации на уровне идеи, которую потом продают, а сами – вновь расходятся. При этом, замечает «Экономист», и в Японии, и в Южной Корее процесс распада конгломератов нарастает, а в основой бизнеса в Силиконовой Долине по-прежнему остаются именно компании. Ни один из этих трех прогнозов не представляется убедительным. Сегодня все большее значение приобретает среда, в которой компании работают. А доминирует в этой среде один фактор – выбор. Широчайший выбор будь то методов ведения бизнеса или получения информации вне традиционных структур - как потребителями, так и фирмами, - возможности которого становятся почти безграничными, благодаря современным технологиям. У потребителей – огромный выбор, на что потратить свои деньги. У производителей – огромный выбор, какого поставщика предпочесть. У потенциальных акционеров – огромный выбор, в акции каких компаний вложить свои деньги. Минувшие 100 лет вобрали все формы акционерного капитализма: государственный капитализм; смешанный акционерный капитализм (особенно, в Германии); менеджерский капитализм 50-ых годов в Америке; японские или южнокорейские конгломераты; и даже – виртуальная экономика эпохи Интернета. Однако он – этот акционерный капитализм – благополучно все их пережил. Сегодня к этой идее обращаются даже те страны, которые всегда относились к ней с подозрением. Даже в Германии теперь акционеров стало больше, чем членов профсоюза. Так что пока все прогнозы скорого исчезновения компаний с акционерным капиталом выглядят, по меньшей мере, преждевременными, заключает «Экономист». Сергей Сенинский: Мария Клайн завершила обзор некоторых публикаций последнего в уходящем году номера британского еженедельника «Экономист». Ровно 10 лет назад, с 1 января 1992 года, в России были отпущены цены на большинство товаров и услуг. Их рост в течение первого года составил 2500%!.. Это в 135 раз больше, чем, например, в уходящем году. Отпуск цен в России в 1992 году – стал ли он началом новых реформ или продолжением прежних? Можно ли было отпускать уже тогда цены на энергоносители? И почему темпы инфляции в России снижались в последующие годы гораздо медленнее, чем в других постсоциалистических странах? Об этом – наш сегодняшний разговор с экспертами, которым мы предложили ответить на эти вопросы. Его открывает – из Москвы – руководитель исследовательского Центра развития Сергей Алексашенко: Сергей Алексашенко: Либерализация цен в России с 1 января 1992 года, безусловно, является ключевым этапом экономических реформ в российской истории. Вряд ли можно найти другое событие, которое можно было бы поставить в один ряд. Правда, надо вспомнить, что именно в этот день – 1 января – у нас еще был унифицирован валютный курс, причем практически до конца, хотя какие-то валютные курсы оставались еще на протяжении восьми месяцев. Безусловно, этот шаг был самым главным. И после него невозможным стало движение назад. Ровно потому, что, были случаи, по опыту других стран, когда пытались «заморозить» цены снова, но уже это не получалось… То есть это - принципиально важный этап российских реформ. Сергей Сенинский: Тему продолжает – также из Москвы – директор Института проблем глобализации Михаил Делягин: Михаил Делягин: Если исходить из того, что 18 октября 1991 года Гайдар объявил всей стране, что через 2,5 месяца «освободят» цены… Если считать, что это заявление создало новую страну, то тогда, конечно, нужно говорить о новых реформах. Но поскольку страна осталась старой, то я думаю, что речь идет о качественно новом этапе реформ. Реформ, которые были начаты еще значительно раньше. Они были начаты партийными работниками и советскими бюрократами, которые занимали высокие должности и которые вдруг увидели, что слабость контролирующих структур достигла такого уровня, когда можно всерьез начать присваивать перераспределяемые ими ресурсы. Когда они это осознали, то появился закон о кооперативах, который позволял забирать материальные ресурсы из сферы государственного регулирования в сферу рыночных отношений и получать за эти ресурсы настоящие деньги. Потом - возникла либерализация внешней торговли - первичная, еще для этих кооперативов, - которая позволяла продавать эти ресурсы за валюту, а не за рубли. А, следовательно, выигрывая не только на разнице между фиксированными ценами и ценами свободного рынка, но еще и на разнице между внутрироссийскими и мировыми ценами. Потом появился инструмент товарных бирж… И вот с этого момента начались рыночные реформы в России. А реформа Гайдара была даже и не реформой. Это просто был напор директоров, когда выяснилось, что государство просто утратило управление. Государство как бы махнуло рукой и сказало: «Ну, ладно! Давайте устроим рынок. Там в учебниках написано, что он сам решает все проблемы. Давайте посмотрим – может он и решит!?.» Сергей Сенинский: Наш следующий собеседник – сотрудник Гуверовского института Стэнфордского университета в Калифорнии, профессор экономики Михаил Бернштам: Михаил Бернштам: До января 1992 года в России уже прошли отдельные реформы. В 1998 году предприятия получили право не перечислять прибыль государству. Предприятия получили возможность переводить оставшуюся прибыль в заработную плату. Увеличились открытая инфляция и скрытая инфляция. То есть - дефицит товаров. Предприятия были освобождены от обязательных поставок друг другу. В условиях фиксированных цен без обязательных поставок они перешли на бартер. С 1989 года предприятия получили частичную свободу экспорта, без выплаты государству налоговой ренты на природные ресурсы. Это была еще одна потеря доходов бюджета. В 1990 году развилась сеть коммерческих банков, и предприятия перевели в них свои счета. В отличие от отделений государственного банка, коммерческие банки не отвечали за перечисление налогов предприятий государству. Таким образом предприятия приватизировали налоги. Бюджет рухнул. В 1991 году были в значительной степени освобождены оптовые цены. Рухнула розничная торговля по фиксированным ценам. Пошел сплошной дефицит товаров. Все эти, отдельно взятые, реформы 1988-1991 годов разрушили государственные финансы и экономические связи. Но еще не привели к резкому падению производства. За эти годы объем экономики страны сократился лишь на 8%. Затем наступили реформы 1992 года. Это – либерализация, стабилизация и приватизация. В 1992 году экономика «упала» за один год на 15% и продолжала «падать» до 1999 года. Падение с 1992 по 1999 год составило 40%!!! Такого падения в мирное время история человечества еще не знала. Это – мировой рекорд... Михаил Делягин, директор Института проблем глобализации, Москва: Это был очень существенный и значимый этап. Я помню, как в группу экспертов президента РФ звонил директор крупного магазина и требовал выдать ему справку о том, что он действительно имеет право продавать видеомагнитофоны «Электроника» по свободной цене, и его за это - не посадят! Это было 5 января 1992 года... Но, тем не менее, это не было началом реформ. Это было их очередным этапом… Михаил Бернштам, Стэнфордский университет: В России не было и нет рынка. Освобождение цен полезно только при наличии рынка. Но свободные цены сами по себе не создают рынка! Рынок – это миллионы независимых друг от друга предприятий. Друг для друга они являются поставщиками и покупателями. Миллионы поставщиков взаимозаменяемы, также как и миллионы предприятий и покупателей. Это – конкуренция, это – рынок. В 1990 году, при примерно одинаковом количестве рабочей силы в Советском Союзе и США, в США было около 2 миллионов 300 тысяч промышленных предприятий, а в Советском Союзе - только 87 тысяч. Они работали в СССР, в условиях плановой экономики, как одна цепь, как цеха одного завода. Так вот, эти цеха освободили от обязательного плана. Им дали в 1992 году «свободные» цены. Они взяли «свободные» цены, и вся эта цепь устроила «набег» на казну. Каким образом? Они стали непрерывно поднимать цены во взаимных поставках. Но расплачиваться с поставщиками при постоянно растущих ценах предприятия не могут. У них просто не хватает денег. А поставщики, не получив оплаты, перестают перечислять налоги, собранные с работников и населения! Так предприятия «приватизируют» налоги. Таким образом они заставляют государство - платить из бюджета, и налогоплательщиков - платить за неоплаченные поставки по повышенным ценам. Это – уникальный метод «самовольной» субсидии!!! Государство лишается налоговой базы. Правительство реформаторов должно было или сразу объявить банкротство и подавать в отставку - в условиях, когда бюджет «рухнул», либо оно было вынуждено печатать деньги и перечислять их через банки предприятиям, но при этом на словах агитировать за финансовую стабилизацию?!.. А финансовая стабилизация в этих условиях была просто невозможна.. Сергей Сенинский: Вновь слово – Сергею Алексашенко, руководителю исследовательского Центра развития, в недавнем прошлом – заместителю министра финансов и первому заместителю председателя Центрального банка России: Сергей Алексашенко В конечном итоге, до 1 января 1992 года, если сравнивать сам масштаб событий, то это были некоторые поправки к действующей системе. То есть они принципиально ее не меняли! Либерализация цен и изменение принципов функционирования рынка произошли только в начале 1992 года. А все, что было потом, опиралось на этот шаг… Михаил Бернштам: В 1992 году, прежде, чем проводить либерализацию и приватизацию, и прежде, чем «освобождать» предприятия, нужно было «разбить» их единую замкнутую сеть. И создать индивидуальные предприятия. Это было сделано в Китае. Отчасти и с опозданием это было сделано в Польше и некоторых других странах Восточной Европы. И самым правильным решением для России тогда было бы сделать неплатежи невыгодными для самих предприятий. Для этого их просто можно было «списывать» каждый месяц. Но тогда бы прекратился подъем цен. Не было бы печатания денег и инфляции, и начался бы экономический подъем. Но российские реформаторы следовали «прописям» Международного Валютного Фонда, а в этих «прописях» неплатежи - не значились!.. Сергей Сенинский: Один из наиболее спорных вопросов – и тогда, в 1992, и позже, можно ли было отпускать цены и на все энергоносители? Если не сразу, то, по крайней мере, в течение нескольких месяцев, как, например, это было сделано в Польше? Мнение Михаила Делягина, директора Института проблем глобализации, Москва: Михаил Делягин: Цены можно отпускать там, где существует рынок! Там, где существует абсолютная монополия, отпускать цены просто бессмысленно, потому что не существует рыночных отношений, которые будут уравнивать структурные диспропорции!.. Основная часть энергоносителей у нас поставляется монопольно. Попытки развивать конкуренцию ведут к очень сильному росту издержек. Так что я абсолютно солидарен с руководством страны, которое в мае 1992 года уволило министра топлива и энергетики г-на Лопухина именно за попытку либерализовать рынок энергоносителей! Потому что рынка - не было! И ничего, кроме еще одного монопольного взрыва цен, который страна могла бы и не пережить, мы бы не получили… Сергей Алексашенко, руководитель исследовательского Центра развития, Москва: То, что в начале 1992 года не были освобождены цены на энергоносители, безусловно, ослабило российские реформы. И то, что Россия и спустя 10 лет еще не совершила этого шага, конечно, откидывает Россию назад, по сравнению с другими странами, например, Восточной Европы. Цены на энергоносители, которые регулируются государством, - когда государство не объясняет логики своего поведения и может в любой момент либо повысить цены, либо их «заморозить», -безусловно, «ломают» механизмы функционирования важнейших отраслей российской экономики. Тем более, что по нефти и по углю цены уже освобождены. Это было еще в 1993 году. А цены на электроэнергию и газ остаются ценами, которые регулирует государство. Все равно для России этот шаг неизбежен! И его рано или поздно придется делать. Просто хочется, чтобы последствия этого 10-летнего периода государственного регулирования цен на энергоносители были минимальными. И чем раньше Россия откажется от регулируемых цен на газ и электроэнергию – тем лучше. Сергей Сенинский: Отвлечемся ненадолго от истории «отпуска» цен в России, чтобы вспомнить вкратце, как это происходило, например, в Польше. Польский опыт так называемой «шоковой терапии» считается одним из наиболее удачных среди других постсоциалистических стран. Рассказывает наш корреспондент в Варшаве Ежи Редлих: Ежи Редлих: В 1989 году в Польше началось осуществление плана радикальных рыночных реформ, известного как «план Бальцеровича» - по имени тогдашнего вице-премьера и министра экономики, известного экономиста Лешека Бальцеровича. Реализация этого плана и была названа в Польше «шоковой терапией». Шок состоял в том, что в течение последних пяти месяцев 1989-го года – вследствие освобождения – цены на потребительские товары выросли аж на 3000 процентов!.. Причем самый большой и самый резкий их рост пришелся на конец года. Цены были сразу отпущены практически на все, включая бензин и другие энергоносители. Исключением стали лишь цены на электроэнергию, которые повышались постепенно в течение двух лет. Одновременно повышались, разумеется, и зарплаты, но их рост никак не поспевал за ростом цен. В результате резко снизился уровень жизни абсолютного большинства поляков. В считанные дни многие польские семьи просто лишились возможности покупать товары, которые до сих пор были им вполне по карману. Другое дело, что многие потребительские товары были в дефиците, они просто редко появлялись на прилавках. А если и появлялись, то за ними выстраивались длинные очереди. «Шоковое» повышение цен привело к тому, что исчезли и очереди, и сам дефицит, а ассортимент и качество товаров улучшились. Изначально эти улучшения были результатом роста импорта, но со временем его доля значительно снизилась. Почему однако этот «шок» не привел к социальному бунту? Дело в том, что «план Бальцеровича» осуществлялся в условиях небывалого политического подъема. Люди соглашались на временные лишения в надежде на то, что вскоре должны наступить лучшие времена. Подобные ожидания, как и в других посткоммунистических странах, не вполне оправдались, общественное недовольство нарастало. Но к тому времени закончилась, собственно, и «шоковая» терапия. В следующем, 1990-м году, розничные цены выросли в Польше уже не в 30 раз, как было в первый год, а в два с половиной раза, а в последующие три года - на 60, 40 и 30 процентов соответственно... Сергей Сенинский: Вновь возвращаемся к проблеме либерализации в России цен на все энергоносители. Михаил Бернштам: Михаил Бернштам, Стэнфордский университет, Калифорния: Парадокс заключается вот в чем. В российских условиях в 1992 году не имело значения, и сейчас не имеет большого значения, насколько «свободны» цены на энергоносители. Сейчас государство косвенно регулирует цены на нефть - через балансовые задания и контроль экспорта - и напрямую контролирует цены на природный газ и электроэнергию. Представим себе, что их вдруг … перестали контролировать! В этом случае произойдет всего лишь перераспределение неплатежей и субсидий между топливно-энергетическим комплексом и остальными секторами экономики. Неплатежи покупателей «скопятся» в топливно-энергетическом секторе, все просто ему станут должны больше, чем они должны сейчас. Покупатели будут получать субсидированную энергию не через заниженную цену, а через увеличенные неплатежи. Государство и население будут платить ту же самую субсидию покупателям электроэнергии и покупателям топлива, скажем, сельскому хозяйству. В кривой экономике абсолютно не имеет значения, какой именно бок кривой! Экономика – кривая!.. Михаил Делягин: В условиях России, когда существуют зоны принципиально различного потребления энергоносителей, - они по-одному потребляются в Сочи, и абсолютно по-другому - в Магадане, - чтобы в этих условиях либерализовать рынок нужно обеспечить сверхэффективное государственное регулирование для борьбы с монополизмом и для соблюдения правил рынка. И такая ситуация будет едва ли не более сложной, чем ситуация директивного планирования. И вряд ли она была возможна в 1992-1994 годах. Собственно, она невозможна и сегодня. Что мы и наблюдаем… Сергей Алексашенко, исследовательский Центр развития: «Задним умом» мы все, конечно, сильны, и кажется, что не существовало каких-то принципиальных ограничений, почему этого нельзя было сделать, почему 1 января 1992 года нельзя было освободить цены на энергоносители?.. Тем не менее, история не знает сослагательного наклонения. Можно всегда говорить, что Россия - страна особая, что у нас были особые причины, но все-таки, оглядываясь назад, на те 10 лет, которые мы прошли с января 1992 года, можно уверенно утверждать, что Россия потеряла несколько лет в скорости прохождения своих реформ в том числе и из-за того, что цены на энергоносители были «заморожены». Сергей Сенинский: Резкий взлет цен сразу после их либерализации понятен. Через это прошли все постциалистические страны. Но потом темпы роста этих цен в России снижались гораздо медленнее, чем в других странах. Оглядываясь назад, в чем, на ваш взгляд, главные причины? Начинает – Михаил Бернштам, Стэнфордский университет: Михаил Бернштам: Все страны бывшей плановой экономики, кроме России и стран СНГ, не проводили сплошной либерализации. От Чехии до Китая, от Никарагуа до Мозамбика, все провели только частичную либерализацию, и то - не сразу. И все эти страны «вышли» из плановой экономики более успешно, чем Россия и страны СНГ. В Польше, Венгрии, бывшей Чехословакии и других странах Восточной Европы самая главная цена - цена труда, то есть заработная плата - до второй половины 90-х годов находилась под жестким государственным контролем. За каждый процент повышения заработной платы сверх назначенного «потолка», а он был ниже инфляции, предприятия должны были платить штраф в трехкратном размере. Следовательно, они должны были снижать нетрудовые расходы, если они хотели повысить заработную плату. То есть фактически они должны были контролировать цены поставщиков. А это разбивало их солидарность с поставщиками и разбивало цепь между поставщиками и покупателями! Польша, Словения, Венгрия и Словакия долго не проводили приватизации государственных предприятий. Директора оставались наемными работниками государства. И их зарплата тоже зависела от контроля над ценами поставщиков. Государство, как собственник, их совершенно безжалостно снимало за неперечисление налогов. То есть каждый директор должен был быть только «сам за себя». Сломалась цепь предприятий, унаследованная от плановой экономики. И самое главное. Страны Восточной Европы, особенно Польша, возможно, следуя за Китаем, поставили в центр реформ не приватизацию, а создание новых предприятий. В Польше к середине 90-х годов уже 50% ВВП создавали независимые новые предприятия. В других странах Восточной Европы это было около 40%. А это - критическая масса, которая окончательно разбивает старую, унаследованную от прошлого цепь предприятий. В России такие новые предприятия производят и сейчас только 18% ВВП, и в основном это - предприятия-посредники, связанные с руководством старых предприятий. Россия и СНГ, в этом случае, пошли наихудшим путем по сравнению с другими бывшими плановыми экономиками… Сергей Алексашенко, исследовательский Центр развития, Москва:
Когда я говорю о том, что Россия потеряла несколько лет на пути своих реформ, то, безусловно, это относиться и к тому, с какой скоростью Россия снижала темпы инфляции. Не секрет, что до начала 1995 года российское правительство активно использовало кредиты Центрального банка для финансирования дефицита бюджета. Именно это служило основным механизмом раскручивания инфляции. Ведь еще в январе 1995 года инфляция составляла 20% в месяц. А, например, Польша смогла снизить уровень инфляции до 20% в год уже на второй год реформ. В Чехии инфляция вообще не поднималась выше этого уровня. Много стран прошли через период, когда высокая инфляция была в течение лишь 1-2-3 месяцев, а в России этот период растянулся на 4 с лишним года и, безусловно, это была потеря в скорости реформ… Сергей Сенинский: Об опыте реформирования еще одной плановой, централизованной экономики, хотя и до сих пор стоящей особняком, необходимо здесь вспомнить. Это – Китай. Рассказывает Михаил Бернштам: Михаил Бернштам: Китай – страна невиданного в истории экономического роста. С начала реформ в 1978 году объем ВВП на душу населения увеличился здесь в 8 раз! По уровню жизни Китай уже обогнал Россию – при сравнении национального дохода в ценах мирового рынка, а городское население Китая живет в среднем в полтора раза лучше, чем российские горожане. Китай не проводил ни либерализацию цен, ни приватизацию! А финансовая стабилизация «получилась» автоматически, Китай её тоже не проводил… С начала 80-ых годов в Китае действовала система «двойных» цен для государственных предприятий. Они должна были продавать государству значительную часть выпуска по плановым поставкам, а также – по плановым поставкам другим предприятиям, в обоих случаях - по фиксированным, старым, заниженным ценам. Зато оставшуюся продукцию они могли продавать по свободным рыночным ценам! И у предприятий появился стимул увеличивать производство, чтобы большую часть выпуска продавать именно по свободным ценам. Но при этом предприятия просто так не могли поднимать цены. Они подписывали специальный контракт с государством, что каждый год они повышают производительность труда – на определенный процент. Кроме того, они должны были сдавать государству определенную часть прибыли, они не могли «присваивать» всю прибыль себе. И, разумеется, они обязаны были перечислять в казну все собранные налоги. Возможности «перекидывать» задолженность на казну были для них отрезаны… В этих условиях у предприятий появились стимулы сокращать затраты, чтобы увеличивалась та часть прибыли, которая оставалась в их распоряжении. Это снижало издержки, и – стало быть - снижало цены. После этого государство начало освобождать все большую и большую долю цен. И, таким образом, либерализация цен в Китае прошла плавно, гладко, не помешала финансовой стабилизации и не создала стимулов для «набега на казну»… Но самое главное – в Китае шел бурный рост новых предприятий в муниципальной собственности. Во второй половине 90-ых годов новые предприятия уже производили 78% ВВП страны! Они просто вытеснили старые, государственные предприятия «на обочину экономики» и полностью разбили старые «цепочки» предприятий!.. Уничтожены возможности совершать «набег на казну»… У всех есть стимулы наращивать производство… Отсюда – феноменальный успех Китая!.. Михаил Делягин, Институт проблем глобализации, Москва:
Развитие экономической реформы в России отличалось от той же «польской модели» по единственной причине: Россия - не Польша! Например, у нас качественно выше уровень монополизации экономики. У нас не просто есть естественные монополии. У нас может быть монополией - аптека в Москве!... Это – реальность, с которой я столкнулся буквально месяц назад. У нас монополией может быть все, что угодно. А монополии в условии слабости государства, это всегда - более высокий уровень цен. И всегда - категорический отказ от их снижения. Собственно говоря, либерализация цен потому и обернулась национальной катастрофой, что правительство Гайдара принципиально не желало признавать, что в России существует такая вещь как монополии, и что поэтому необходима специальная антимонопольная политика! Далее. У нас качественно больший разрыв между регионами. Высокий разрыв между регионами делает вынужденно большими масштабы государственного вмешательства, которое неэффективно. А большие масштабы неэффективного государственного вмешательства - это большие издержки. А следовательно - более высокий уровень цен. И главное отличие - в Восточной Европе социализм просуществовал на поколение меньше, а на самом деле - на полтора, меньше, чем в России. Социализм там был куда менее жестким, никогда рыночные отношения не искоренялись там, так как в России, и они существовали там на уровне мелкого бизнеса. Там не искоренялся мелкий бизнес, так как это шло у нас. А большая развитость рыночных отношений – это более мягкие и плавные реформы, и соответственно, быстрое «затухание» инфляции. Потому что есть уже хоть какая-то конкуренция. Она просто – есть! Михаил Бернштам: Если бы в России была рыночная экономика, то освобождение цен на энергоносители было бы благоприятным и привело бы к быстрому экономическому росту и подъему жизни населения. И поэтому, в этом случае, лучше бы сделать его сразу, то есть – раньше. Дело в том, что и в плановой экономике СССР, и в нынешней пореформенной экономике России 1/3 всей выпускаемой продукции имеет отрицательную добавленную стоимость. То есть рыночная, мировая цена ресурсов, ушедших на выпуск этой продукции, превышает продажную цену этой продукции. Например, трактор имеет оптовую цену 20 тысяч долларов, а на него пошло металла и энергии на 30 тысяч долларов. Плюс - 5 тысяч долларов на зарплату. Значит, само «физическое существование» этого трактора означает, что в нем «сидят» 15 тысяч долларов субсидий. При свободных ценах на ресурсы и при отсутствии субсидий (через цепь неплатежей) такой трактор не сможет физически существовать и потому - не будет производиться вовсе!.. В масштабе всей страны устранение 1/3 отрицательной добавленной стоимости означает рост ВВП на 50%. Большая неправда о российских реформах 90-х годов – это то, что экономический спад был неизбежен! На самом деле, благодаря потреблению ресурсов плановой экономики, настоящий рынок мог дать рост просто за счет устранения такого «прожигания» ресурсов. Начиная с 1992 года, при рыночной либерализации в условиях рыночной экономики, Россия могла иметь быстрый и безболезненный экономический рост. Это если бы реформы были проведены правильно… То есть, если бы устранили неплатежи, разбили бы замкнутую цепь предприятий и создали бы рынок. Тогда освобождение цен обеспечивало бы экономический рост и улучшение жизненного уровня. А особенно - освобождение цен на энергоносители… Сергей Сенинский: Спасибо всем нашим собеседникам. Напомню, это – Михаил Бернштам, сотрудник Гуверовского института Стэндфордского университета, Калифорния; и в Москве – руководитель исследовательского Центра развития Сергей Алексашенко, в недавнем прошлом – заместитель министра финансов и первый заместитель председателя Центрального банка России; а также – директор Института проблем глобализации Михаил Делягин. Это был последний в уходящем году выпуск программы Радио Свобода ДЕЛО и ДЕНЬГИ. Мы вновь встретимся 4 января. Всего вам доброго и … с Новым годом! Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
