Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
27.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[15-01-02]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков Нищета героизмаЛитература, посвященная истории и культурным особенностям ислама, пользуется сегодня необыкновенной популярностью на Западе, как в США, так и в Европе, и причины комментировать излишне: специалисты, равно как и простые обыватели, пытаются понять механизмы, приведшие к катастрофе 11 сентября, и предсказать их действие в будущем. В отличие от большинства обывателей, специалистов этот вопрос занимает давно: западная цивилизация опубликовала тысячи книг и статей о природе других культур, общим числом неизмеримо больше, чем создали сами эти культуры друг о друге и о Западе. В самой примитивной форме эту новую вспышку интереса демонстрируют телевизионные "ток-шоу", участники которых с пеной у рта доказывают на основе Корана, что ислам - самая мирная и кроткая религия в истории человечества или, напротив, самая воинственная и нетерпимая. Все это - пустое сотрясение воздуха, схоластика для скудоумных. На более высоком уровне это - популярные книги специалистов, в первую очередь принстонского профессора Бернарда Люиса, ведущего знатока ислама на Западе. Впрочем, профессиональную компетентность Люиса тоже подвергали и подвергают сомнению. Предводитель этой "когорты усомнившихся" - профессор Колумбийского университета Эдвард Саид, палестинец по происхождению. В своей нашумевшей книге "Ориентализм" он изобличил всю западную историю исламской цивилизации как предвзятую, написанную с точки зрения заведомого превосходства и унизительную для изучаемых народов. У меня нет времени входить в тонкости этого спора - достаточно упомянуть, что Люис дал Саиду блистательный ответ, а объективность самого Саида - под большим сомнением; после ухода израильского гарнизона из так называемой "зоны безопасности" в южном Ливане он, пожилой человек, прикованный к инвалидному креслу, вместе с толпой арабских энтузиастов бросал камни в израильский пограничный пост. Как бы то ни было, термин "ориентализм" привился и, в свою очередь, породил слово с противоположным значением, "окцидентализм" - восприятие Запада его врагами и ненавистниками. Может быть, такое слово звучит по-русски неуклюже, но я воздержусь от попытки перевода, чтобы не усугублять путаницу. Именно этим словом, "Окцидентализм", названа статья профессора Еврейского университета в Иерусалиме Авишая Маргалита и британского журналиста Иена Бурумы, опубликованная в журнале New York Review of Books. Авторы определяют свой термин достаточно просто, и его применимость выходит далеко за рамки мусульманского мировоззрения. "Восток и Запад - это не обязательно географические территории. Окцидентализм, сыгравший столь важную роль в атаках 11 сентября, - это, скорее, совокупность образов и идей, относящихся к Западу, в сознании его ненавистников. В большинстве версий окцидентализма можно различить четыре его черты - мы можем назвать их "Город", "Буржуа", "Разум" и "Феминизм". Каждая обладает набором свойств, таких как заносчивость, немощность, жадность, моральное разложение и декаданс, которые приводятся как типично западные, или даже американские характеристики. Мотивы ненависти окциденталистов к Западу - не всегда те же, что возбуждают ненависть к США. Эти два вопроса не следует соединять в один. Приятель однажды спросил в изумлении: "Почему он меня так ненавидит? Я ведь даже не помогал ему". Некоторые ненавидят США за то, что они им помогли, а другие - за то, что не помогли. Некоторые ненавидят за то, что США помогли их собственным ненавистным правительствам прийти к власти или сохранить ее. Некоторых унижает сам факт существования США, а других - их внешняя политика. Для некоторых левых ненависть к США - это все, что остается от их левизны, антиамериканизм - это часть их левой самотождественности. То же самое относится к культурным "голлистам" правого крыла. Антиамериканизм - это важная политическая проблема, родственная окцидентализму, но не вполне с ним тождественная". Иными словами, приверженцы "окцидентализма" - это не обязательно мусульмане или даже уроженцы стран, традиционно относимых к "Востоку". В этих взглядах нет ничего специфически "исламского" - их в значительной степени разделяют и русские или сербские националисты, и их чеченские или албанские противники, и французские последователи Де Голля. Более того, если проследить их историю, она приведет нас не в Каир или Эр-Рияд, а на тот же Запад, точнее - на его периферию. Но прежде, чем отправиться на эту близкую периферию, попробуем вкратце рассмотреть перечисленные авторами статьи принципы окцидентализма. В первую очередь это - образ большого современного города, который кочует из одного сюжета в другой в кинематографии развивающихся стран. Наивный и полный благостных иллюзий герой прибывает из деревни в какой-нибудь Бомбей или Гамбург, который постепенно сокрушает его моральные устои, низвергает его на социальное дно и приводит к нравственной или физической гибели. Такой город с незапамятных пор уподобляли Вавилону, и пророки всех религий грозили ему проклятием и уничтожением. Ислам в этом противостоянии добродетельной периферии и развращенной метрополии ничем не отличается от христианства с его апокалипсисом. Сегодня роль главной метрополии мира безоговорочно принадлежит Нью-Йорку, и в любой дискотеке или студенческом общежитии, будь то в Кампале или Урумчи, его расцвеченный миллионами огней силуэт украшает обшарпанную стену - мудрено ли, что кому-то пришло в голову сокрушить эти ненавистные вавилонские башни? Надо ли искать этому особо изощренного объяснения? Буржуа, житель этого Вавилона, обладает всем, чем не обладает его ненавистник, всем этим дорогим, блестящим, стрекочущим и мерцающим, но сам по себе он, в глазах ненавистника, ничтожен - размягченный, аморальный и лишенный всех героических качеств, которыми ненавидящий щедро себя наделяет в соответствии со своей наследственной или приобретенной идеологией, которая может, но вовсе не обязана, быть религиозной. Этот заведомо обреченный тип человека должен быть искоренен, чтобы в мире восторжествовала новая или завещанная предками, или какая угодно справедливость. А эта справедливость, в свою очередь, не имеет ничего общего со всеразъедающим и все уравнивающим Разумом - она основана на догме, потому что во имя разума никто не принесет в жертву собственной жизни. Последний пункт в этом списке ненависти, хотя далеко не последний в действительности - это западная женщина. Как объект она сложна, точнее двойственна. С одной стороны, это аморальная искусительница, коварная сирена, полуодетая или вообще ни во что не одетая красавица с рекламной фотографии или из порнографического журнала, бесконечно желанная на примитивном животном уровне и бесконечно недоступная на социальном. Это - глубинный архетип соблазна для мужчины в рабочем возрасте террориста, библейская блудница, античная чародейка Цирцея, средневековый демон-суккуб, опустошающий бензобаки героя, его запасы жизненного горючего. Недостижимый объект желания подлежит безусловному уничтожению. С другой стороны, что не менее важно, от эмансипированной женщины исходит угроза мужскому авторитету. Идеология героя в самом общем смысле - это культ смерти, постоянного партнера и соперника в его подвиге. Женщина, дающая начало жизни, посягает на этот символ веры, отодвигает его в сторону, делает маргинальным. Феминизация западного общества впервые в истории дает модель альтернативной социальной организации, обесценивающей многие из незапамятных святынь мужского братства. В примитивных родовых коллективах мужчины спасались от этой напасти в особых товариществах, которые дошли до наших дней как эксклюзивные мужские клубы, ныне презираемые и почти искорененные. Паранджа, которую воскрешают так называемые "мусульманские фундаменталисты", имеет мало общего с реальной историей и обычаями ислама - сегодня это не столько символ гнета, сколько символ страха. Продолжая разговор об окцидентализме, я хочу отметить, что нужды в этом неуклюжем термине фактически нет, поскольку он не затрагивает каких-либо характерных и уходящих вглубь веков особенностей Востока или Запада. По крайней мере, в ходе разговора такая нужда отпала: речь, как мы видим, идет о функции "героизма" и так называемого "героя" на современном этапе истории. "Герой" - слово с несомненными и ярко выраженными положительными качествами. Героизм - это первое, в чем мы отказываем врагу и что приписываем себе в любом конфликте. Героизм противника мы в лучшем случае называем безрассудством, а собственную трусость - осмотрительностью. Если прибегнуть к языку современного социального дарвинизма, который сегодня корректнее назвать эволюционной психологией, героизм - это не нравственное качество, а инструмент адаптации и выживания генов. Говоря условно, носитель гена героизма имеет склонность убивать каждого мужчину и овладевать каждой женщиной за пределами круга своего кровного родства. В игре такого рода риск смерти неизбежен и весьма высок, но у него есть блистательная компенсация - не мифический рай с вином и гуриями, а гарантированное продолжение и умножение рода. С точки зрения человеческого рассудка такое вознаграждение может показаться сомнительным, но здесь действует логика гена, а не рассудка. Героизм в чистом виде проще всего наблюдать не в человеческом поведении, а где-нибудь среди ближайших родственников, не обремененных атрибутами цивилизации, - скажем, в стаде шимпанзе. Именно здесь мотивы убийства и овладения господствуют над всеми другими, а воздаяние герою имеет самый неоспоримый характер: он становится во главе стада. При этом насильственная смерть из вероятной становится неизбежной - вожака либо убивает вошедший в силу соперник, либо он добровольно уступает место, но в таком случае становится опасным соперником и подлежит уничтожению. Цивилизация - это процесс возобладания рассудка над инстинктом, ценностей разума над ценностями гена. Миф героизма, существующий в каждой цивилизации, обычно относит расцвет этой сомнительной добродетели к самым истокам, к каким-нибудь темным или средним векам, подчеркивая этим его атавистический характер. Перефразируя Горького, в жизни тем меньше места подвигу, чем эта жизнь цивилизованней. Самыми неблагоприятными для героизма эпохами были времена наибольшего торжества цивилизации, а вернее - идеологии цивилизации: "золотой век" Антонинов в Риме или XIX век на Западе. И коль скоро мы говорим о XIX веке, то такой идеологией стал в эту пору либерализм - предмет самой ожесточенной ненависти человекообразных приматов Аль-Каиды. Впрочем, для постижения секрета этой восточной мудрости нет нужды возвращаться в первобытную саванну. Я уже заводил речь о периферии самого Запада как области зарождения идеологии современного героизма - или терроризма, что одно и то же. Германия опоздала к празднованию триумфа цивилизации, и в отношении либерализма, этого продукта англо-саксонского разума, всегда питала подозрение и ревность. Толчком к окончательному формированию современной идеологии героизма стало поражение Германии в Первой Мировой войне, а сама доктрина известна сегодня как нацизм. Статья Маргалита и Бурумы прямо-таки изобилует отсылками к этому первоисточнику. "Либерализм, писал Мёллер фон дер Брук, один из ранних теоретиков нацизма, это "свобода для всех быть посредственностью". Способ избежать этой посредственности, согласно сиренам культа смерти, это растворить свое мелкое "я" в массовом движении, огромная энергия которого будет высвобождена для создания величия во имя фюрера, императора, Бога или Аллаха. В Вожде сосредоточены все личные устремления к величию. Чего стоит какая-нибудь жизнь одного, двух или тысячи человек, если на карту поставлены высшие ценности? Это - мандат на учинение великого насилия по отношению к другим: евреям, неверным, буржуазным либералам, сикхам, мусульманам и всем прочим, от кого надо избавиться ради построения более великого и величественного мира". Здесь, конечно, мы имеем дело с более изощренным философским продуктом, чем жизненное кредо шимпанзе, которые не чувствуют необходимости прибегать к высшим ценностям для оправдания своих героических инстинктов. Но эти ценности, будучи раз изобретены, легко заменяются любыми другими, будь то исламскими, национал-большевистскими, великорусскими или великосербскими. Прежней остается модель поведения: убивать и овладевать. Поскольку коммунистическая модель просуществовала гораздо дольше нацистской, в ней можно найти больше моделей поведения, применимых для всех модификаций. "Аятолла Хомейни был "сталинистом" в том смысле, что хотел устроить революцию в одной важной стране, Иране, прежде чем обременять себя заботами о ее экспорте. В противоположность этому бин Ладен - "троцкист", рассматривающий Афганистан как базу, с которой можно немедленно экспортировать революцию. В движении исламистов существует напряженность между "сталинистами" и "троцкистами". 11 сентября предоставило преимущество "троцкистам". Тот факт, что все антилиберальные идеологии в конечном счете тяготеют к нацизму, закономерен, потому что именно нацизм изначально зародился как героический культ, тогда как история коммунизма - сложнее и извилистее. Но тому, кто постиг действие этого механизма, уже нет необходимости прибегать к каким-то специфическим объяснениям, например исламским, и толковать темные места Корана. Даже такие крайние проявления героического фанатизма, как готовность к самопожертвованию, имеют прецеденты практически в любой экстремистской идеологии: в светской, вроде нацизма и коммунизма, в христианстве, как это было в Джорджтауне или Уако, в индуизме тамильских "тигров" и даже в буддизме, разновидность которого исповедовал Сёко Асахара, основоположник "Аум синрикё". Коль скоро речь зашла о культе, то проясняется и другая проблема: набора кадров для самоубийственных террористических операций. Я хочу сразу оговориться, что употребляю слово "культ" вовсе не в том смысле, какой ему придает кремлевское придворное православие: любая вера кроме собственной, единственно правильной. "Культ" можно определить как религиозное или вообще догматическое учение, приверженцам которого прививается идея необходимости антисоциальных или, попросту говоря, уголовных действий. Разумные аргументы здесь, как правило, не в ходу - индоктринация обращенных производится с помощью специальных психологических методов, так называемой "промывки мозгов", разработанных в недрах все того же нацизма и коммунизма и усовершенствованных многочисленными духовными наставниками. В британском выпуске сетевого журнала Slate прослеживается история обращения Ричарда Рида, который намеревался взорвать самолет с помощью кроссовок, а также его лондонского наставника Закариаса Мусауи и Мохаммеда Атты, пилотировавшего один из самолетов 11 сентября. По многим свидетельствам, эти люди, со скидкой на разницу характеров и социального положения, были прежде вполне общительными, дружелюбными и лишенными каких-либо черт фанатизма. Их быстрая и экстремальная эволюция заставляет подозревать не традиционные методы постепенного религиозного обращения, а именно штурмовую культовую технику "промывки мозгов", разработанную и усовершенствованную все на той же западной периферии. Таким образом обрывается последняя нить в руках толкователей Корана. Вопрос о природе ислама отодвигается на задний план: большинство террористов, независимо от вероисповедания, едины в том, против чего они борются, а не ради чего. Предмет их ненависти - это западная, а если говорить точнее - наша универсальная цивилизация и свод правил, в соответствии с которыми она существует и развивается, либерализм. Чтобы понять мотивы, которые ими при этом движут, надо обращаться не к Бернарду Люису и не к Сэмюэлю Хантингтону, а к представителям более ординарных, хотя и редких профессий: специалистам по культовой индоктринации и психологическому депрограммированию. Бессмысленно задаваться вопросом, во имя чего герой геройствует. В саванне это была благосклонность самок, сегодня это называют национальной и религиозной идеей. В действительности герой в любом случае обречен на гибель: беспорядок, который он наводит в мире, открывает дорогу новой смене бюрократов-цивилизаторов, и в первую очередь они расправляются с самыми асоциальными элементами, то есть именно с собственными героями. Революция пожирает своих детей, но у героев никогда не хватает мозгов заглянуть на пару дней вперед; мозги у них вообще не самая сильная масть. В итоге всего этого социально-филологического расследования остается досада, обида на слово, которым мы традиционно называем и патологических убийц, и людей, жертвующих собственной жизнью ради спасения чужой. Но это - просто дефект словаря, потому что последние не имеют к либерализму никаких претензий. Пора задуматься над устройством языка, который одинаково именует как лучшее из произведенного цивилизацией на свет, так и ее отбросы. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
